Отчий сад

— Постоянно по вечерам у нас во дворе хулиганье собирается. Мне иногда приходится выходить, помогать милиции разобраться, я же ответственное лицо! — Она чуть заметно улыбнулась. — Самое ужасное, — она поднялась и запахнула халат, — самое ужасное, что Леня — хороший мужик, я ему изменяла, я была по отношению к нему дрянью, вон там, — она головой кивнула в сторону детской, — грех мой голубоглазый, а он старался, как мог, квартиру обставлял, и деньги, и платья, все мне завидовали. И мягкий он.

— Не вини себя, — сказала Наталья грустно, — он, конечно, неплохой, но твоя душа искала жертвенности, она металась, задыхалась… Ты прекрасная мать — ответственная, аккуратная, заботливая…

— Прекрасная! Ну что ты, Наташка! Я таскалась, а детей

— лишь бы кто на время хоть забрал — эге! — что говорить

— дурная баба! Уложив детей, они тоже пошли в спальню, Наталье Рита достала свою ночную сорочку, себе — из тумбочки карты, легла, стала гадать.

— Одно меня утешает, — она снова заговорила о муже, — когда я честно пыталась Лене совсем не изменять, такое случалось — желание у него как отрезало — пропадало и все! Но стоило сбегать на сторону, он сразу note 225 просто угорал! Ладно, ты что-то бледная, давай-ка спать. Ты устала…

Note225

229

— Приборка и почти бессонная прошлая ночь.

— Ты Мурке-то сказала, что останешься у меня?

— Записку оставила. Его не было дома.

— А где он? С Феоктистовым?

— Понятия не имею. — Наталья присела и спустила с кровати ноги. — Забыла косметику смыть. Встала, босыми ногами прошлепала в ванную, умылась и, вернувшись, сказала тем спокойным тоном, что был так свойственен всем Ярославцевым:

— По-моему, именно сейчас он мне изменяет с химической блондинкой. * * *

«Все серое, мрачное небо казалось тяжелым, только над соседним домом, образуя полукруг арки, застывшие облака будто светились. И дерево, неподвижная вершина которого тонула в черно-сером небе, оттого будто обрезанной кроной своей чернело на бледно-желтом свету. Но внезапно в сплошной стене точно прорубили отверстие: серебристо-золотой свет, похожий на светящийся шар, стал медленно двигаться влево, чуть удлиняясь и теряя правильную округлость очертаний. И стало ясно, что неподвижность облаков — только иллюзия, они медленно, но беспрерывно плывут — и скоро темно-серый, тяжелый свод расколется и неровные его обломки, как мокрые тяжелые доски с зубчатыми краями, снесет ветер

— и серебристо-золотой свет откроется, очертив, наконец, пышную вершину дерева, а назавтра будет ясный и солнечный день…»

Наталья оторвалась от романа. Встала. Вышла на балкон, облокотилась о перила: все серое, мрачное небо казалось тяжелым, и только над соседним домом, образуя полукруг арки, застывшие облака будто светились…

Митя, в частности, писал: «…мы же принимали, даже же отдавая себе в этом отчета, не просто той жизни, что

note 226 окружала нас, но, по цельности своей природной, не принимали и жизни вообще — это мы-то, вечные жизнелюбы и веселые пессимисты, знающие, что человека не исправить! — мы не принимали жизни, прячась от самих себя. Сергей утонул в собственной чувственности, я жил только искусством, а ведь, милая моя, лишь малое искусство создается из отрицания жизни, ты вспомни, Наташа, как мне было лет четырнадцать, и я хрипел вслед за Высоцким: “Спасите наши души, мы бредим от удушья!”

Note226

230

— он выразил отсутствие живой воды, но теперь ты видишь, как сверкают и плывут могучие волны наших с тобой чувств, теперь ты слышишь веселую, мрачную, быструю, медленную, ты слышишь музыку жизни, Наташа!..»

По-моему, он там влюбился, читая, подумала она. Такое трудное время, кругом стреляют, взрывают, а он — ликует. Наверное, это любовь.

«…Мы должны с тобой довериться жизни, и только приняв ее вслед за древними мудрецами как вечную перемену, как нескончаемое движение, постоянную в своей изменчивости, великую, великолепную, влекущую жизнь, только приняв ее и дав ей захватить нас в свой лепечущий, плещущий, плывущий, пламенеющий плен — мы сольемся с ней и не станем более ни возвышаться над ней, духовно поднимаясь все выше, ни истязать себя за падения, но будем, поднимаясь все выше, интуитивно следовать врожденному чувству красоты жизни, красоты, что если и не так могуча, как хотелось Достоевскому, но все-таки и не так слаба, чтобы не удержать человека, нескольких людей, человечество — от катастрофы, не спасти от Минотавра, к которому ведет лабиринт эгоцентризма. (…) …это будет новая серия работ “Солнце” (…)

И поверь мне, Наташа, здесь, в маленьких старинных городах, где тихие домики взбегают на холм и вновь как бы сползают в низину, застывая, кажется, на самом краю, где белые строгие стены монастырей, где равнодушному сердцу будет так скучно, а ждущему развлечений — тоскливо, где нет еще (!?) кричащих витрин и потоков ма

note 227 шин, чем, разумеется, недовольна молодежь, и еще там, на Оке, спустившись к воде по крутому зеленому склону, я вдруг понял, Наташа: моя мать, наша мать возвратилась к нам, она воскресла, вот она, смотри, русоволосая, светлоглазая, тихогласная улыбается мне, и тебе — и всем! — и Ритке, которая ее не видит, и Серафиме, которая никогда не узнает ее, и многотерпеливому Лене, который с печальной любовью однажды вспомнит о ней, — она улыбается всем, она приветствует Солнце, она протягивает нам руки. И как мне хочется, Наташа, чтобы ты произнесла вслед за мной: “Жизнь, я приветствую тебя!”

Note227

231

Твой брат.

Письмо для Риты я отправил по адресу: Главпочтамт, до востребования».

Часть вторая

ДОМ

«…И сам, покорный общему закону, переменился я…»

А.Пушкин

Познакомились они в институте. Она училась курсом старше, ее отец — чудаковатый старикан в одном и том же вечном костюме, отливавшем в залоснившихся местах блек ло-нефтяными разводами, и в старом берете, который он никогда не снимал, преподавал рисунок — и ей легко было вести себя в институте по-хозяйски. Да и относились к ней иначе: все-таки дочь профессионального художника. Все они лишь мечтали о том времени, когда их станут так называть. В блеклых разводах стариковского костюма, как в проекционном тесте Роршаха, одним виделся павлиний хвост славы, другим — пророческий намек на дальние очертания нефтяных вышек, а романтикам, завороженно глядевшим на пролитый бензин линялого оцветия, грезились, конечно, радужные дожди Монмартра…

Вообще-то она была, наверное, страшно забавной: по коридорам постоянно разносился ее громкий крик — гулко отталкиваясь от стен, точно множество футбольных мячей, метался он по коридорам, влетая в ворота то одной, то другой аудитории. Она кого-то обличала, к чему-то кого-то призывала, что-то яростно доказывала, создавая вокруг себя энергетические вихри, и, первой провозгласив в институте сексуальную свободу, накидывала вихри, точно лассо, на очередного сокурсника.

Николаева, тебя очень много, однажды хмуро обронил Ярославцев. Ты просто завидуешь, что я в центре внимания! Она показала ему язык. Он не понимал тогда,

note 228 что у нее была наркотическая потребность находиться на виду, иначе она тускнела, превращалась в не очень красивую девушку, неосознанно стремящуюся, чтобы избежать столкновения с собственным не нравящимся ей отражением, исчезнуть вовсе. Но сильнее собственной некрасивости ее пугала похожая на кончик иглы точка исчезновения, которая, мгновенно отзываясь на импульс ее экзистенциального страха, тут же, точно жерло крохотного, но мощного вулкана, выбрасывала ее обратно, придав отчаянное ускорение множеству мячей ее невротической общительности.

Note228

233

Белые волосы, простое прямоносое лицо балтийского типа с бесцветными густыми бровками, а глаза крупные, чуть выпуклые, нагловатые. И хоть и высокая, тонкая, но одно плечо заметно выше другого и бедра, худоватые и так широко расставленные, что можно устраивать соревнование, кто быстрее сквозь арку между ними проскочит, как шутили институтские злоязычники. Но дочь художника.

Ярославцев не сильно обращал на неё внимание, путешествуя на своем плавучем острове от образа к образу. Всё остальное скользило мимо, словно чужие и неинтересные ему города, и он, порой умудряясь перекочевать с одного острова своих чувств на другой, не замечал сигналы, спешащие к нему с далёких кораблей.

Но он очень нравился девушкам: те, что постарше, находили в нём магнетизм — в моду как раз вошли гороскопы и астрология, — а те, что поребячливей, любили дразнить его и писали ему на лекциях записки, назначая свидания, на которые обычно он не являлся.

Но как всё-таки она к нему подплыла и забралась на его остров? Брошенные яркие мячи долго еще находил он и тут и там: они качались на синих волнах, торчали, как яркие тюбетейки, из посверкивающего на солнце песка… Вспомнил! Она пригласила его на дискотеку своего курса, где были пирожные и сухое вино. Он всегда был не