Отчий сад
Шрифт:
note 238 считаю, что милиция такой быть и должна). Мне нужно будет заманить к себе журналистов. И здесь мне должен помочь мой Николенко.
Но без Ярославцева мне тоже не обойтись. Есть такие тонкости — даже в составе экспозиции, в том, как развесить картины (возьмите, к примеру, сочетание драгоценных камней в колье — не каждый камень хорошо соседствует с другим), в которых я плохо смыслю.
И я решила, что пора Ярославцеву отдать мне долг. Ведь за прописку в столице он так мне и не заплатил. Конечно, у него здесь жила родная прабабка, старая, как мир, и он мог получить регистрацию просто так, но он генетически не способен чего-то для себя добиваться.
Note238
243
Да, я практичная. То есть нормальная. Как все. Это он, Ярославцев, не как все — ну так он и талант. А я просто неглупая молодая (34) женщина…
И я пообещаю ему персональную выставку. Ведь никто ему сейчас этого не сделает: он не умеет работать в команде, с ним невозможно дружить, ему можно только служить. И денег у него (я в этом уверена на все сто), конечно, нет. И я сделаю ему выставку. А потом, когда моя галерея станет такой же известной, как VG Анны Венской или ИЗОграф Славы Дулова, начну продавать очень дорого его работы, отстегивая себе процент.
Мой отец помог незнаменитому, но талантливому поэту. И тот теперь — живой классик. И пусть он ни разу не написал о помощи моего отца, Бог все видит.
Но я живу в другое время, прости, папа, и хочу еще и получить свои дивиденды.
Тогда меня буквально потрясла его работа, которая называлась как-то просто и изображала обычную комнату: два стула, окно, стол и девочку вполоборота (я узнала после, что это Майка — дочка его бывшей подруги). Все это было, конечно, написано хорошо, но меня поразило тогда другое: на картине был воздух. В зале как раз сто
note 239 яла страшная духота, кондиционеры тогда еще не были у всех повсеместно, окон в картинных галереях не открывают, и мне было уже невыносимо там — пока я не подошла к его картине. Вспомнила! Она называлась «Свете тихий». И от нее пошел ко мне воздух. Это физическое ощущение так поразило меня, что я несколько раз уходила от картины, вновь погружаясь в духоту зала, и возвращалась. Воздух! Я вдыхала его, честное слово!
Впрочем, сейчас, по прошествии лет, и уже неплохо разбираясь в себе, я думаю: а не было ли все это самоиллюзией
Note239
244
— ведь именно тогда я начала рваться от Попова, мне душно было в его семье, с его родителями, когда изо дня в день, как в древнем Китае, повторялись одни и те же ритуальные действия и произносились за едой одни и те же слова: «Тебе чай с сахаром и лимоном?» — «Да, дорогая».
И не почувствовала ли я, как бы проникнув в картину, что именно благодаря ее автору, незнакомому мне художнику Ярославцеву, благодаря его любви, я вырвусь на свободу?
Сейчас мне хочется проверить, так сказать, обе версии.
И я листаю свою старую записную книжку. Тогда у меня уже был мобильный телефон, но по привычке я пользовалась и блокнотом.
Он подошел ко мне и спросил:
— Вам понравилось? И я ответила:
— Да. А он улыбнулся и отошел. Это меня задело. То есть получалось, что его заинтересовала не яркая девица (уже к тому времени мамашка трехлетней Марфы), а ее реакция на его работы. Тогда я подошла и спросила:
— А я вам понравилась? И он ответил:
— Да. И я улыбнулась — и тоже отошла. Смотреть другие картины! Вот так!
note 240 А потом… потом я пришла в картинную галерею на следующий день. Я не была связана временем, потому что именно тогда безуспешно пыталась втянуть в бизнес Попова. С тех пор меня
тошнит от продающихся цветов. Хочешь подарить — вырасти сам! И не срезай, а дари вместе с красивым горшком! Срезанные цветы так быстро вянут, как ни заворачивай их в мокрую ткань, как ни клади в ванну на ночь… и какое разорение, блин (извините), и какая горечь, когда собственноручно выбрасываешь их в мусорный ящик!Note240
245
А Попов упорно строчил диссертацию. Победили папа-профессор и мама-доцент, которая однажды, глядя на меня сочувственно, произнесла: «У нас в роду не было торгашей, так что у вас с Димой (Дима — это Попов) ничего не получится». Вообще свекровь Анна Борисовна постоянно тонко подкалывала меня насчет отсутствия у меня высшего образования. Тогда я и стала читать уйму — чтобы не ударить перед родственниками в грязь лицом. И втянулась!
И я пришла и увидела, что в картинной галерее Ярославцева (я сразу запомнила его фамилию) нет. И тогда я пришла и на следующий день. И он был там, потому что это было закрытие выставки. И соответственно фуршет для своих. А я не была своей, я была ничьей. Разве что немного Марфушкиной. Так и сейчас, часть моей души — ее. А та часть, которая для мужчины, освобождена от Попова, от Ярославцева и даже от Николенко. Я отношусь к супругу тепло, но мыслей он моих почти не занимает. Мне порой бывает стыдно за себя. Какая-то Шура Коллонтай, ей-богу.
Я стояла и смотрела, как Ярославцев разговаривает с экстравагантной особой. Он наклонился к ней, и выражение его лица было такое, точно он врач, а она его пациентка. А я стояла и ждала… Как писали раньше: грудь моя вздымалась, ноздри трепетали. Фу, ну будто о лошади.
И наконец, пациентка от него отстала. И тогда в атаку пошла я. Но меня опередила влетевшая в выставочный
note 241 зал очень дорого одетая девка из тех, у которых, как говорится, всегда пальцы веером. Она бросилась ему на шею в самом прямом смысле.
Note241
246
Как выяснилось, эта особа тоже была моей соперницей. И очень сильной: красотой она не отличалась — просто яркая, южного типа, броская, — но у нее был знаменитый папашка — и этим все сказано. Так что, если покопаться, это я убила ему карьеру. Звезда его, начавшая была восходить, так и свалилась обратно — и мне непонятно — куда? То ли она застыла на запасном пути, то ли раскололась о наше долларовое время, то ли сгорела вместе с его талантом!.. Нет, а эти работы в Инете? Ведь я их не знала, значит, он написал их позже. Талант при нем. Но ему уже не тридцать, а сорок, даже немного больше. Так что без моей галереи его звезде с запасного пути не выбраться, а если она раскололась — я смогу зажечь новую! Он же не киноартист, для которого первая морщина — трагедия. И пусть он выглядит теперь, наверное, постаревшим, усталым, сломленным, сначала я выжму из него все, что мне необходимо, а потом сделаю его звездой.
В записной книжке оказался не его телефонный номер, а Катерины Николаевой. Моей соперницы номер один. Когда-то они учились с ней вместе на художественнографическом факультете. Отец ее был известным, правда, провинциальным художником. Она буквально преследовала Ярославцева, писала ему страстные письма, клялась, что бросит живопись и станет служить ему. Даже меня шантажировала, обещала, что сообщит моему мужу (я тогда еще не была разведена с Поповым), если я не перестану «атаковать Дмитрия». Но потом она была вынуждена смириться: Митяя ей хотелось сохранить любым способом в любом качестве, и она даже пару раз была у нас в гостях, когда я стала уже его официальной женой (правда, оставив фамилию Попова).