Отечественная война и русское общество, 1812-1912. Том IV

Маршал Даву в Чудовом монастыре (Верещагина)

Для полноты перечисления функций муниципальной деятельности нам остается указать, что на обязанности его отдельных членов лежало заботиться об очистке улиц и мостовых от мертвых тел и нечистот [122] ; других членов муниципалитета мы застаем при исполнении смертной казни; причем муниципалы принимают от осужденного его последнее завещание и распоряжаются выкопать могилу [123] ; наконец, муниципалитеты объявляют о распродаже с аукциона имущества неисправных плательщиков налогов и посылают своих членов для осмотра и описи этого имущества [124] .

122

Дневник Н. А. Мурзакевича, стр. 43.

123

Ibid., 98 стр.

124

К. Военский. Ор. cit., 240 стр.

Бар. Г. Жомини (Минере)

Так обширна и разностороння была деятельность муниципалитетов, функционировавших у нас, на Руси, каких-либо 2–3 месяца при бурях и грозе военной непогоды. У нас нет данных, по которым бы можно было учесть реальные результаты этой деятельности как для французов, так и для местных жителей. Слишком капиллярным явлением были муниципалитеты на фоне разыгрывавшихся стихийных событий того времени, чтобы оказывать заметное влияние на них и отразиться в памятниках; к тому же, боязнь наказания за свое участие «во французском управлении» заставила членов муниципалитетов, по возможности, уничтожить следы своей деятельности, и нам, волей-неволей, приходится судить о ней из общих описаний и соображений. Оставшийся в Москве Шмидт, майор генерального штаба французской армии, на вопрос гр. Ростопчина, «оказало ли некоторую пользу временное правление, учрежденное французами в Москве?» — ответил: «Временное правление, учрежденное французами в Москве, не принесло большой пользы французской армии; разве только тем, что некоторые из его членов… указали некоторые места, где были скрыты драгоценные вещи, и оказали содействие при обольщении нескольких крестьян» [125] . Выше мы видели, что польза эта указанным содействием не ограничилась, особенно, если принять во внимание деятельность всех муниципалитетов, от Вильны до Москвы. Главное же значение муниципалитетов было в том, что они посильными заботами о «благоденствии» оставшихся обывателей содействовали облегчению страданий последних, водворению относительного порядка и были человечным мостом между незнавшими страны завоевателями и покинутым на их произвол населением, не успевшим уйти с пути неприятеля.

125

«Русск. Арх.», 1865 г., изд. 2-е, стр. 808 и 823.

В этом отношении не безынтересно для нас воспоминание одного современника, который, даже преломляя события сквозь призму зоологического национализма, не смог затемнить существенного в деятельности местного муниципалитета в пользу местного населения. Житель г. Чаус (Могилевской губ.), говоря о расположении французских войск в Могилевской губернии, замечает: «Не могу сказать, чтобы эти отряды занимались грабежами и насилиями; этому обязаны мы были… временному тогдашнему военно-польскому „ржонду“, который составлен был из ксендзов, знатнейших помещиков и чиновников римско-католического исповедания; вернее же сказать — боязни самого ржонда потерпеть нападение от своих крестьян православного исповедания, которые в военное время могли (?) восстать против своих неправославных помещиков и ксендзов. Самый ржонд, чтобы предотвратить это, исходатайствовал у начальства французской армии охранительные по городам и даже местечкам Могилевской губ. военные команды, под названием „Ochrana“, дабы держать в страхе все православное народонаселение. Следовательно, ржонд этот внушал командам удерживаться от грабежа и насилия, чтобы не возбудить общего восстания православных на всех помещиков римско-католического исповедания и ксендзов» [126] . В этом случае мемуарист приписывает свою личную безопасность и сохранность имущества козням поляков и ксендзов так же великодушно и с благодарностью, как один московский домовладелец, обязанный спасением своего роскошного дома московскому муниципалу, счел своим патриотическим долгом донести на этого муниципала Ростопчину, как на пособника французов в расхищении его имущества [127] .

126

«Русск. Стар.», 1877 г., декабрь, 693 стр.

127

«Русск. Арх.», 1879 г., 9 кн., 56–56 стр.

Но налетом подобного патриотизма и национализма факт незатушеван: «злокозненный» католический «ржонд» в Чаусах, «предатель-муниципал» в Москве содействовали спасению жизни и имущества своих обвинителей так же, как подобные им «муниципалы поневоле» делали это во многих других городах и весях покинутой без предупреждения России.

Да, муниципалитеты делали скромно большое дело, и их можно упрекнуть разве в том, что они не могли принести большей пользы своим соотечественникам, чем они ее принесли; но в этом помешал им целый ряд независящих обстоятельств, сковывавших их по рукам и ногам.

Прежде всего нужно принять во внимание, что служба в муниципалитетах для многих из муниципалов была «подневольною»: принималась под страхом смерти и страданий семьи и рассматривалась, как служение врагу, которое безнаказанным не обойдется. Отсюда манкировка обязанностями, непосещение заседаний и уклонение от подписывания протоколов заседания и т. п. Вот как описывает свои переживания один из таких «подневольных муниципалов»: «Лессепс объявил мне, что я избран в муниципалитет и занял бы свое место. Я, выслушавши приказание, просил его об увольнении, представя ему, что имею престарелых родителей, жену и осмерых детей малолетних, и что дом наш частию выгорел и весь разграблен». Лессепс отказал. «Я стал усиливаться просьбою: он, долго слушав и осердясь, сказал: „Что ж вы много разговариваете? Разве хотите, чтоб я об вас, как об упрямце, донес моему императору, который в пример другим прикажет вас расстрелять?..“»

Это не единичное свидетельство трагических переживаний муниципалов поневоле [128] .

Интендантам приходилось принимать энергичные меры воздействия для оживления деятельности русских муниципалов. «Я просил вас, г. мэр, — писал смоленский интендант в одной из своих бумаг, — продолжать заседания до 2 часов. Я посылал в муниципалитет в 1 час, а там не было даже приказного». В другой бумаге он пишет: «Г. мэр! Требуя от вас почтарей для организуемой мною теперь почты, я желал, чтобы они присланы были тотчас же; но вам всегда надо писать о самом простом деле по три раза. Прошу вас озаботиться этим немедленно и предупреждаю, что не приму никаких оправданий». Через 4 дня после этого интендант обращается уже ко всему муниципалитету с таким строгим посланием: «Я с сожалением вынужден известить вас, что не могу быть доволен вашей беспечностью в службе вашему отечеству. Сегодня, в 9½ часов, в муниципалитете не было ни мэра, ни одного из членов. Работающих нет никого, кроме гг. Рутковского и Ефремова. Предупреждаю вас, что — как ни прискорбно будет для меня — я буду вынужден прибегнуть к мерам строгости, если это будет так продолжаться» [129] . Впрочем, не одними угрозами, а и милостивыми подарками от имени Наполеона пытался Вилльлебланш поощрять своих вялых муниципалов. Так, им выдано было мэру и его товарищу по 200 франков; «генерал-секретарю» Ефремову «за особые услуги по управлению» 224 франка, а остальным разно — от 75 до 15 франков [130] .

128

См. письменные ответы на судебном допросе Н. Великанова, «Истор. Вестн.», 1902, авг., 411 стр.; сравн. еще «Русск. Арх.», 1876 г., VI, 170 и 175; «Русск. Стар.», 1901, VI, 142–143.

129

См. Н. Андр. Мурзакевич, «брошюра Н. Н. Мурзакевича», стр. 22, сноска; ср. «Русск. Стар.», 1901 г., апрель, 142–143 стр.; «Истор. Вестн.», 1902 г., авг., 407 стр.

130

«Русск. Стар.», 1901, апрель, 142 стр.

Помимо страха за будущее, деятельности русских муниципалов, особенно на пользу обывателей, препятствовала разнузданность военщины, особенно ко второй половине кампании, и лишения, которые заставляли разноплеменных солдат не дожидаться распоряжений интенданта, а грубо требовать от муниципалов и обывателей себе необходимого. Н. Великанов писал: «По прошествии двух недель (его пребывания в смоленском муниципалитете), по причине беспрестанных на меня нападений, брани и намерения от приходящих французских офицеров бить меня сделался я болен и пробыл в болезни, страхе и трепете, ожидая себе, жене и сыну смерти, более недели, после чего, несколько оздоровевши, вновь сходил раза два в муниципалитет, но ничем уже, по слабости здоровья, не занимался» [131] .

131

«Истор. Вестн.», 1902 г., авг., 42 стр.

Один из муниципальных комиссаров доносил смоленскому военному губернатору Барбанегре: «Разных наций военные люди, а особливо прусской армии конные солдаты с их офицерами… делают чрезвычайные грабежи и, забирая хлеб, скот, лошадей, все увозят с собой, и жителей бьют до полусмерти и по ним стреляют, невзирая ни на какие воинские залоги и охранные команды, от которых хотя и объявляются им данные от французского правительства письменные о том запрещения, но оными пренебрегают; и арестованных и отправленных в Смоленск отпускают на свободу» [132] . Да и военные губернские власти не всегда обладали достаточным в их положении тактом.

132

«Русск. Стар.», 1901 г., апрель, 143 стр.

Все это, конечно, были обстоятельства, которые мешали нормальному развитию деятельности насажденных у нас французами муниципалитетов, и все это должно быть учтено при оценке их деятельности и трудоспособности.

Прокламация французских властей для жителей Москвы и Московской провинции от 1 окт. 1812 г.

* * *

Опасения муниципалов, что их служба будет признана за измену отечеству, сбылись. Вслед за удалением французов были назначены две следственные комиссии «по делу о чиновниках и разного звания людях, бывших при неприятеле в разных должностях», — одна в Москве (указом Сенату от 9 ноября 1812 г.) в составе Ростопчина и сенаторов Модераха и Болотникова; другая в Смоленске (указом от 6 февраля 1813 г.). Комиссии действовали энергично и «без послабления»: особенно отличились своей неразборчивостью духовные следователи [133] и пресловутый граф Ростопчин, который еще до окончания следствия заявил, что в числе привлеченных к следствию, по его мнению, «невинных нет, а есть более или менее виноватые»… [134] Следственные материалы комиссий были переданы в сенат, который «несколько раз требовал дополнительных сведений о подсудимых»; нашел возможным освободить некоторых из них от содержания в тюрьме и отдать их до окончания дела на поруки (29 января 1814 г.); и, наконец, 8 июля 1815 г. препроводил в московское губернское правление указ, заключавший суждение о степени виновности каждого из подсудимых и постановление над ними приговора.

133

«Истор. Вестн.», 1902 г., авг., 409 стр. и далее.

134

«Русск. Арх.», 1868 г., VI, 886, сноска 12.

«Вины, — говорил сенатский указ, — большею частью состоят в одной только слабости духа, не позволившей им упорствовать с твердостью против угроз и насилий бесчеловечного врага, коего власти покорены были они „неволею и правом сильного“».

Однако были и такие, «коих предосудительные поступки и подозрительные действия, в исполнении возложенных на них от неприятеля должностей и разных поручений, обнаруживают в них людей сомнительной нравственности и правил, противных как святости присяги верноподданного, так и обязанностям доброго гражданина». К числу таких отнесено было из московских муниципалов 22 человека, и им положены разные наказания (самое строгое — к лишению чинов, дворянства и ссылке в Сибирь на житье).

Третью категорию в сенатском указе составляют лица, не занимавшие никаких должностей и привлеченные к следствию по одному подозрению; таких 21. Некоторые из них числились в должностях только на бумаге, а на деле не принимали никакого участия в правлении. Манифестом от 30 августа 1814 г., между прочим, объявлялась амнистия для осужденных по этому делу.

Для многих «милость» эта была запоздавшей. Не говоря уже о том, что обвиняемые, между которыми были совсем невиновные, в течение двух лет претерпели всякие лишения, тюрьму и страх за будущее [135] ; некоторые умерли во время следствия [136] . Смоленский мэр (тит. сов. В. М. Ярославцев) лишил себя жизни.

135

См. указанную выше брошюру Мурзакевича и описания страданий, перенесенных Кольчугиным («Русск. Арх.», 1879 г., 9, 45) и Н. Великановым («Истор. Вестн.», 1902 г., авг., 404–422).

136

Смоленский «генерал-секретарь» Ефремов, которого интендант хвалил за усердие. Ibid., 417 стр.