Отголосок

— К—когда ты вернешься?

Наклонившись, чтобы прижаться своим лбом к ее, я шепчу:

— Я не знаю.

Затем она начинает тихо плакать, слезы текут по ее щекам.

— Ты любишь меня, да?

— Да, — отвечает она.

— Мне нужно, чтобы ты знала, когда я вернусь, мы не останемся здесь. Мы покинем страну. Это не обсуждается.

— Что насчет нашей жизни, наших друзей и семьи?

— Если мы останемся, не будет никакой жизни.

Ее тело дрожит, пока она цепляется за меня и старается заглушить плач, прижавшись к моему плечу.

— У меня не так уж много времени, — говорю я ей мягко, пытаясь не расстроить ее еще больше.

Что это значит?

— Я уезжаю... сегодня.

Она отстраняется и со слезами и болью в глазах говорит мне:

— Ты должен дать мне хоть что—то. Какую—то гарантию, что с тобой все будет хорошо, и ты вернешься.

— Нет ничего, чего бы я ни сделал для нашей семьи. Я все свое защищу. Я вернусь.

И на этом она жадно целует меня, садясь мне на колени. На вкус она как соль, из—за слез. Она крепко удерживает меня, выражая всю свою любовь.

Обвив руки вокруг нее, напоминаю:

— Я люблю эту семью больше, чем жизнь.

— Мне так с—с—страшно. Я д—даже не знаю, что сейчас думать, — скулит она, и я вытираю ее слезы.

— Я понимаю, милая, и ужасно сожалею. Я не хотел втягивать тебя в это. Но должен уехать.

— Нет, подожди, — кричит она. — Может, я могу помочь. Если ты расскажешь мне, в чем проблема, возможно, я найду выход. Что—то, что я смогу сделать, чтобы...

— Уверяю, я все обдумал. Помни, что я сказал тебе: мы поругались, и я уехал.

Мы целуемся последний раз, когда на мой не отслеживаемый телефон, который я купил, приходит сообщение, что машина прибыла.

И затем я уезжаю, отправляясь на машине к чартеру, который доставит меня в Шотландию, необнаруженным и вне преследования.

Можно смело считать меня эгоисткой за то, что я собираюсь сделать, но я не могу остановить себя. Весь мой багаж упакован и лежит в машине, но перед тем как поехать в аэропорт, мне нужно попрощаться. Я знаю, что мои слова ранили его прошлым вечером. Чем больше я говорила, тем злее он становился, и, в конце концов, ушел. Но я не могу уехать вот так. Не могу позволить, чтобы наше последнее общение было таким. Я понимаю, что в данный момент думаю только о себе, но мне нужно увидеть его последний раз.

Я подъезжаю к воротам и нажимаю на звонок.

– Иди домой, Нина, - говорит его голос.

– Деклан, пожалуйста. Я собираюсь возвращаться домой, уже еду в аэропорт. Просто хочу попрощаться. Можешь ты хоть это позволить мне?

В ответ одна лишь тишина. Я жду, и когда уже собираюсь уходить, ворота начинают открываться. Благодарно выдохнув, я въезжаю на извилистую дорожку. Припарковавшись, я осматриваю дом. Я стараюсь слишком усиленно не думать о том, что было бы, если… Потому что этого никогда уже не произойдет. Мне по—прежнему кажется странным, что слишком мало кустарников, ведущих к дому. Большие, огромные пустоты, в то время как все остальное в отличном состоянии хоть и под снегом.

– Холодно, - произносит Деклан у входной двери, где стоит.

– Кустарники выглядят печально, - говорю я.

– Кустарники?

– Тут их не хватает. Они погибли?

– Можно и так сказать, - отвечает он.
– Может, уйдем с холода?

Слабо улыбнувшись, я вхожу в дом. Деклан закрывает дверь и проходит мимо меня, а я следую за ним, но сегодня он ведет нас на кухню.

– Я только что приготовил кофе, - говорит он и берет кофейник со столешницы.
– Думаю, бывшая домохозяйка оставила чай в кладовой, если хочешь выпить чашечку.

Его неожиданная учтивость застает меня врасплох.

– М—м—м, хорошо. Да, я бы с радостью выпила, - нервно тараторю я.

Я обхожу огромный кухонный островок и сажусь на один из барных стульев. Я наблюдаю, как он двигается по кухне, наливает кипящую воду в кофеварку, а остальную в чашку для моего чая.

Я осматриваю помещение. Кухня, совмещенная со столовой, расположена вдалеке от открытого пространства дома, в ней перед тремя панорамными окнами стоит огромный, деревенского типа стол. Комнату освещает даже снег снаружи, и окна слегка покрыты инеем.

– Вот, готов, - говорит он, и я быстро оборачиваюсь и смотрю на чашку чая, которую он поставил передо мной.

Я уставилась вниз, наблюдая, как над чашкой поднимается и растворяется пар. Я вспомнила те дни, когда по утрам сидела в квартире Деклана, попивая чай и наблюдая, как он готовит завтрак. Он всегда выглядел дико сексуальным в своих пижамных штанах и белой футболке, которая обтягивала его грудь. Я могла бы наблюдать за этим вечность и не устала бы.

Воспоминания раздирают мне сердце, пока я тут сижу, и когда поднимаю взгляд, я вижу, что он стоит на противоположной стороне островка.

– Деклан, - тихим шепотом произношу я. Я позволяю его имени повиснуть между нами на пару минут.
– Мне так жаль.

Поставив кофе, он кладет руки на гранитную столешницу и опускает голову. Я даю ему эту тишину и позволяю ей увеличиваться, пока внимательно смотрю на самого замечательного мужчину, которого когда—либо знала. Его душа неимоверно прекрасна.

Когда наконец он поднимает голову и смотрит на меня, я говорю:

– Если бы я могла вернуться назад, я бы сделала все иначе.