Отголосок

— Ты не можешь.

Окончательность моего выбора, знание того, что его нельзя отменить, — это ужасный груз, который я теперь ношу с собой. Я сомневаюсь, что смогу нести его еще долго.

— Элизабет, посмотри на меня! Сосредоточься!

— Посмотри на него, Элизабет.

— Он не любит меня. Это причиняет мне боль, смотреть на него.

— Он скрывает это, но, если ты посмотришь достаточно внимательно, ты можешь увидеть его трещины.

— А как насчет тебя? Я хочу, чтобы ты остался. Я хочу, чтобы ты вернулся. Я умоляю тебя, — как маленький ребёнок прошу о чем—то невозможном, но я все равно прошу.

— Я внутри тебя. Я не могу быть еще ближе.

— Черт побери, посмотри на меня!

— Ты его пугаешь, — говорит он спокойным голосом, а затем в последний раз убеждает: — Посмотри на него, Элизабет.

И когда я это делаю, одно прикосновение меняется на другое. Моя рука становится холоднее, моё лицо согревается под прикосновением Деклана, я резко переключаюсь и начинаю неудержимо рыдать.

– Мне очень жаль, - рыдает она, не глядя на меня.
– Я хочу забрать все плохое, Пик, но я не могу! Я не знаю, как.

Она только что сказала Пик? Что, черт возьми, происходит?

– Дорогая, посмотри на меня. С кем ты разговариваешь?
– спрашиваю я, надавливая на голову Элизабет пропитанным кровью полотенцем, пытаясь остановить кровотечение. Но она как будто не слышит меня и продолжает говорить с кем—то.

– Скажи мне, как, Пик. Как мне вернуться и исправить всё это?

– Элизабет, посмотри на меня! Сосредоточься!
– Я кричу на нее, пытаясь вырвать ее из той галлюцинации, в которой она находится.

– Он меня не любит, - продолжает она.
– Это причиняет мне боль, смотреть на него.

Бл*дь, что с ней происходит? Она пугает меня дерьмом своих загадочных глаз и этим таинственным разговором.

– Но как же ты? Я хочу, чтобы ты остался. Я хочу вернуть тебя.

– Черт побери, посмотри на меня!
– Я снова кричу, хватая ее за плечи и встряхивая.

Медленно, она, наконец, поворачивает голову и поднимает глаза. Мои руки теперь убаюкивают ее лицо, и после пары морганий она срывается и начинает реветь — полностью разбитая. Я держу ее так, что мое сердце бешено колотится, сбитое с толку этим дерьмом.

Количество адреналина в моей крови медленно снижается, когда я сажусь с ней на пол. Ее кровь повсюду, и я до сих пор не знаю, что, черт возьми, случилось в этой комнате, прежде чем я вышиб дверь ногой.

Её тело внезапно вздрагивает, руки прикрывают уши, а лицо сжимается, когда она издаёт жуткий крик. Ужас охватывает меня, и я хватаю ее за плечи, чтобы поднять.

Ее глаза закрыты, когда она кричит:

– Это так громко! Останови это!

– Что остановить? Расскажи мне, что происходит, - прошу я.

Она протягивает руку за спину, и когда я пытаюсь заставить ее открыть глаза и успокоиться, я в ужасе замечаю, как она расцарапывает кожу на своей голове. Она извивается, шипя от боли. Я борюсь с ней, хватая ее за руки, чтобы удержать их за спиной. Она изо всех сил пытается освободиться, но я усиливаю свою хватку, когда вижу нелепые коросты, которые она сорвала ногтями.

Гребаный Христос, у этой девушки конкретное нервное расстройство.

– Прекрати бороться со мной, - резко требую я.

Но она, не останавливаясь, кричит:

– Это так громко. Отпусти меня!

– Дыши. Перестань сражаться со мной и просто дыши.

Я отпускаю ее руки, но тут же быстро прижимаю их к ее бокам и крепко обхватываю ее руками за грудь, взяв над ней контроль. Ей тяжело бороться со мной и дергаться в этом положении, но она продолжает пытаться. Итак, я держу ее, пока она не начинает уставать. Делая все возможное, чтобы сохранить ровный тон, я продолжаю свои попытки успокоить ее, повторяя снова и снова:

—Все в порядке... Ты в безопасности... Дыши…

Когда ее тело ослабевает, теряя напряжение, и снова приникает ко мне, я ослабляю свою хватку. Она тихо и глубоко вздыхает. Я не знаю, что с ней происходит, но я знаю, что она теряет свое дерьмо. Тот факт, что она скрывается здесь и причиняет эти увечья своему телу, уже не тревожит. Но что, если она хочет покончить с собой. И тот факт, что я только что поймал ее, когда она беседовала с тем, кого больше не существует, это безумие.

Я не знаю, что делать, но я знаю, что не могу оставить ее здесь одну. Бог знает, что она будет делать дальше. Итак, я встаю и собираю все бумаги, которые валяются на полу, а затем хватаю ее на руки. Ее кровь повсюду, и на мне, и на её лице. Ее тело свернулось в моих руках, и я забираю ее нахрен отсюда.

– Она в порядке? Куда вы ее везете?
– с заботой спрашивает Айла, когда я пробираюсь к входной двери.

– Она в порядке. Я забираю ее к себе.

Выйдя в резкий ночной холод, я посадил ее в свой внедорожник. Она молчит. Она совершенно отсутствует. Я пристегиваю её ремнем безопасности и еду к себе домой.

Пока я еду, я вытаскиваю свой телефон и звоню своему другу, у которого жена врач. Я подчеркиваю срочность данной ситуации и жду, когда он объяснит своей жене что происходит, затем она соглашается приехать ко мне домой.

Как только мы возвращаемся ко мне, я поднимаю ее на руки и несу наверх, чтобы отнести ее в душ и помыть. Она полностью в отключке, когда я начинаю снимать с неё одежду. Увидев ее раздетой, я был потрясен.

Она покрыта множеством синяков: синими, фиолетовыми, зелеными, желтыми, коричневыми. Они повсюду: на ее груди, животе и бедрах — пятна приглушенных оттенков.

– Ты сделала это с собой?
– спрашиваю я, но она не отвечает. Она опускает глаза и не произносит ни слова.
– Посмотри на меня.