Отголосок

Мне не дают возможность ответить, когда охранник захлопывает дверь и кричит: «Время вышло, заключенный!»

Он выхватывает телефон из моих рук и отключает звонок.

– Что, черт возьми, случилось с пятью минутами?
– говорю я враждебно.

– Увеличение цены, сука. В следующий раз тебе это будет стоить дороже.

Схватив меня за руку, он выводит меня из прачечной, и, хотя мои кости горят от желания выбить дерьмо из этого подонка, я держу себя под контролем, потому что я не могу попасть в изолятор. Мне нужно иметь доступ к этому чертовому телефону и найти способ взять себя в руки.

Первое, что мне нужно сделать, это выяснить, кто такая Элизабет, к которой мой сын ходит к «Водяной Лилии». Поэтому я жду в своей камере до отбоя, а затем пробираюсь в телефонную будку, откуда могу позвонить.

– Кэл, малыш, - вздыхает голос Камиллы в трубку.

Я благодарю Бога, что ценности этой женщины немного сомнительны, чтобы встречаться с мужчиной, которому грозит до 25 лет в федеральной тюрьме.

– Как ты держишься, дорогая?
– спрашиваю я.

– Я скучаю по тебе. Необходимость заботиться обо всем самостоятельно губит меня.

– Я знаю. Мне жаль. Мне нужно тебя увидеть. Ты нужна мне здесь на выходных.

– Конечно. Ты знаешь, что я никогда не пропускаю посещение. Все в порядке?

– Да. Я не хочу, чтобы ты беспокоилась обо мне, - говорю я.
– Просто важно тебя увидеть.
– Я настаиваю на своих словах, потому что мне нужно, чтобы она сделала для меня одну вещь, о которой я не могу упоминать в этих отслеживаемых звонках из—за определенных имён.

– Кэллум, - она тихо ворчит.
– Ты в тюрьме. Как я могу не беспокоиться о тебе?

– Девяносто секунд.

– Чёрт!
– я рявкаю и ударяю рукой о бетонную стену.
– Ты положила деньги на мой счет?

– Да, но ты знаешь, насколько это медленно.

– Мне нужно, чтобы ты позвонила, потому что у меня все закончилось. Я не смогу позвонить тебе, пока не получу эти деньги.

– Я обещаю, Кэл.

– Осталось тридцать секунд.

– Боже, я ненавижу это, - она плачет.
– Я очень сильно скучаю по тебе.

– Я тоже по тебе скучаю. Увидимся через пару дней.

– Я приеду. Я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю.

Зайдя в камеру, я сажусь перед телевизором, который показывает эпизод из шоу «Опасность». Слева от себя я вижу, как несколько идиотов выкрикивают свои ответы, и я нахожу их более занимательными, чем само шоу.

– Эй, шлюха!

Моё тело напрягается, когда слова скользят по моему уху, и прохлада от того, что я представляю себе, как лезвие пронзает мою спину.

– Я разговариваю с тобой, es'e, - говорит он, садясь позади меня, и его лицо парит рядом со мной, когда он тихонько говорит мне на ухо, чтобы не привлекать внимание.

– Чего ты хочешь?
– я сохраняю голос ровным и твердым.

– Твой босс хотел, чтобы я передал тебе сообщение.

– Мой босс?

– Да, верно. Он не хочет, чтобы ты играл со мной. Произносил вещи, которые не нужно говорить. Упоминал имена, которые не нужно упоминать.
– Он вонзает клинок в мою кожу, и я отодвигаю спину от лезвия, когда он насмехается: - Тебе же не нужно напоминать о твоей старухе, так ведь?

Я мотаю головой, чтобы посмотреть прямо на него, и он отступает, быстро засовывая лезвие в носок. Моя кровь кипит, и ярость, которая бурлит внутри, требует усилий, чтобы держать ее под контролем.

Парень улыбается, отмахиваясь от своих угроз в обмен на лёгкую усмешку, говоря:

— Эй, амиго. Расслабься.

– Расслабься? Ты упоминаешь мою бабу, и ждёшь, что я расслаблюсь? Мне не нужно напоминание, и я не твой амиго. В следующий раз, когда ты поговоришь с моим боссом, напомни ему, что часто преданность лежит в луже крови.

Он коротко кивает, принимая мои слова, а затем я добавляю:

– Если ещё раз ты будешь мне угрожать, я превращу тебя в гомика и засуну тебе в задницу палку.

Он смеётся, встаёт и, прежде чем уйти, качает головой и говорит:

– Ты меня удивляешь, белый.
– И затем с улыбкой добавляет: - Я сообщу боссу, что мы поладили.

– Конечно сообщишь.

– Мне пришлось снять лифчик, Кэл!

– Что? Почему?

– По—видимому, я выгляжу подозрительнее, чем мусор, с которым я стояла в очереди, - шепчет Камилла, а затем просматривает комнату, чтобы убедиться, что никто больше её не слышал.
– Это было унизительно.

Сидя за небольшим столом напротив женщины, которая трахала меня последний год, я зол на ту мразь, которая увидела сиськи моей куклы, в то время как у меня не было такой возможности, с тех пор, как они арестовали меня. Она оскорблена и сердита, и совершенно некстати. Она всегда выделяется, как больной палец, когда навещает меня, одетая в дизайнерскую одежду, но это моя Камилла.

– Я по тебе скучаю, любимый. Ожидание убивает меня. Я знаю, что не совсем правильно говорить это, когда ты здесь, взаперти, но я чувствую, что постоянно нахожусь в состоянии тревоги, - говорит она.

Я не сказал ей о том, что на столе было написано заявление о признании вины, потому что она хотела, чтобы я сделал что угодно, бросил кого бы то ни было под автобус, лишь бы вернулся обратно.

– Дело будет принято у присяжных достаточно скоро. Это первый шаг. Но пока я хочу, чтобы ты кое—что для меня сделала, хорошо?

– Хорошо.

– Во—первых, есть какие—нибудь новости об убийстве Вандервола?
– спрашиваю я, поскольку я не могу заставить охранников включить телевизор на любой из новостных каналов.

– Вся компания находится под следствием, но для чего, общественность еще не знает. Она тяжело вздыхает, наклоняется вперёд и становится напряженной.
– Что я должна сделать, Кэл? Это всего лишь вопрос времени, когда все это попадает в прессу. Все будут знать. Наши имена будут звучать повсюду.

– Я могу тебе доверять, верно?

– Тебе даже не нужно подвергать это сомнению. Конечно. Я люблю тебя и сделаю все, что угодно, ты знаешь это.

– Мне просто нужно было услышать это снова. Это место умеет вогнать тебе в голову сомнения, - говорю я ей, но знаю, что могу ей доверять. Она не похожа ни на одну женщину, которую я когда—либо любил. Она может быть на двадцать три года моложе меня, но она боец. После моего ареста я рассказал ей о незаконной деятельности, в которой был замешан. Я рассказал ей все, она не разочаровалась во мне и предложила рассказать властям все, что я хотел. Эта женщина будет лгать, обманывать и красть для меня, и я люблю ее еще больше за это. Так как она сидит здесь, вся чопорная против мусора городских маргиналов, я улыбаюсь внутри, зная, что она, вероятно, будет вести себя еще грязнее, чем большинство из них, и она будет выглядеть просто великолепно, делая это.