Отклонение от нормы, Или приключения томбоя, обыкновенные и невероятные
Шрифт:
– Вчера все отметились, мне тоже попало, но никому не пришла в голову мысль заставить нас вечером заниматься.
– У нас особый случай.
– Ну, ладно, удачи, встретимся на татами.
– Ты что, за мальчиков выступаешь? – даже остановился я.
– Я в фигуральном смысле, - прыснула Слава.
– Я уже испугался, что ты замаскированный мальчик!
Слава звонко рассмеялась и ушла. Я покачал головой: уже и других стал подозревать!
Молча переодевшись, мы вышли на отведённый нам угол, где бросили несколько матов. Сначала мы поборолись с Толиком. Сильный боец, оказывается! Однако
– Ну, Саша, здоров ты стал, сказал мне Толик.
– Меня Юрик натренировал, - ответил я.
– Ты его так и носишь на руках? – я кивнул.
– Да, такую тяжесть поноси.
Потом мы вышли с Сашей.
Я сразу вошёл в ментальный контакт. Саша тосковал. Я позлорадствовал, почувствуй мою боль! Но тут же пожалел его до боли в сердце: мой любимый страдает! Мой любимый напал на меня. Я легко ушёл от его захвата, упав на шпагат, перевернулся, и подсечкой сбил с ног Сашу. Быстро встав в партер, начали меряться силой. Исход был предрешён.
Саша перевернул меня на спину и сказал: - или ты прощаешь меня, или сейчас начну тебя при всех целовать!
– Ага, - сказал я, - шантаж!
Тут же змейкой вывернулся и взял на болевой. Саша застучал по ковру.
– Ты мне всех борцов выведешь из строя! – услышал я сердитый голос тренера.
– Он меня шантажирует! – пожаловался я.
– Обещает зацеловать при всех.
– Ты, Белов, пока, это, воздержись. Я сказал, у себя в каюте! Давайте, спарринг.
Я понял, что сейчас мне пощады не будет. Долго уворачивался от его подсечек, захватов и подножек, но неожиданно для себя очутился лежащим лицом в ковёр. Саша не расслаблялся, держа мою голову за затылок, коленом упершись мне в поясницу. Левой рукой он заломил мне левую же руку.
– Простишь ли ты меня? – прошипел он.
– Обязательно прощу, - прошипел я в ответ.
– Когда? – спросил Саша.
– Когда выиграем этот турнир.
– А до этого?
– Буду смотреть на твоё поведение. Ты же не успокоишься… ай!! – я застучал по ковру, потому что Саша чуть не вывернул мне руку.
– Белов! Ты с ума сошёл!
– С ней кто угодно сойдёт!
– Белов! Выгоню!
– Ой!
– Прикусил язык Саша.
– Белов, иди, - сказал дядя Коля, - Саша будет бороться с Толиком.
– Куда это вы его? – возмутился я, - его сейчас затащат в постель!
– И то правда, сиди, Саша, смотри, как надо бороться.
Саша пренебрежительно фыркнул, и уселся на скамейку.
Несколько раз уложив Толика, я тоже сел рядом.
– Успокоились? – спросил дядя Коля, - слушайте. Завтра медосмотр, потом начинаются отборочные соревнования. Не подведите, ребята, - умоляюще попросил тренер, - вот от кого не ожидал подвоха! Сейчас я нянчусь с вами, а что делается в санатории? вы должны помогать мне, а делаете всё, чтобы мы вылетели с турнира.
– Скажите ребятам, что, если они будут безобразничать, мы с ними разберёмся дома! – сердито сказал я, - у нас своих проблем хватает.
Дядя Коля вздохнул, и, уходя, сказал:
– Ещё немного, и идите отдыхать. Только без фокусов, Белов!
Мы ещё без энтузиазма поборолись с Сашей. Он больше не заводил разговор о прощении, проводил приёмы чисто. Я, со своей стороны, не лез
ему в голову.Помывшись, пошли к себе. К нам никто не приставал.
Легли мы рано, только Борька сидел со своими шахматами.
– Ты бы, Борька, лучше сходил с нами побороться, - предложил я.
– Это ваши, командирские, дела, - ответил Борька, - а у меня ещё турнир по шахматам!
– Да ну! – удивились мы. Вот тебе и Гуревич!
Толик обнаглел, и залез ко мне под одеяло. Я не выгонял его, и Саша взъярился: - Толька, вылазь оттуда, или уши оторву, и ещё что-нибудь. А ты, Сашка, если не выгонишь его, я окончательно уйду.
– Иди, Толик, на свою кровать, а то сейчас будет море крови.
Толик нехотя ушёл к себе.
– Наглость невероятная, - пробурчал Саша, - даже я себе такого не позволяю!
На следующий день нас повели на медосмотр. Я надел мальчишечьи трусы - шорты, осмотрел себя со всех сторон, не нашёл ничего компрометирующего.
На медосмотре нас раздели до трусов, послушали, осмотрели руки и ноги, заглянули в рот, спросили, нет ли жалоб. На этом закончили.
Анализы мы сдали ещё в городе, так что лазить в интимные места никто не стал. Никого не забраковали. Генке наложили тугую повязку, и разрешили выступать.
После обеда начались отборочные туры.
Прошли взвешивание. Я весил 35 килограмм. При всей своей худобе я ожидал большего. Ну и ладно. Легче будет расправляться с противником.
Одно плохо. Самые интересные схватки обычно случаются у больших.
Я дал себе слово, что не проиграю ни одного боя.
Начали с самых лёгких. Мне достался необычайно вёрткий, как юла, мальчик. Я привычно вошёл с ним в ментальный контакт, тоже ускорился, и через пять минут скрутил его. Нечестно? Может быть. Я был сердит. Очень сердит. На себя, на Сашу, на весь белый свет. Этот Саша даже не попытался утром меня поцеловать! Я, конечно, уклонился бы, но… какой злодей!
Со следующим соперником я тоже не церемонился, взяв его на болевой приём. Видя моё мрачное состояние, дядя Коля кричал мне: - Осторожнее, Саша! – зрители что - то вопили. Не знаю, за кого они болели, но, думаю, они тоже хотели крови и хруста костей.
Я вовремя опомнился. Это же дети! Совсем маленькие дети.
В перерыве ко мне подошёл один из судей и сказал, что, если я буду продолжать такой жёсткий стиль, меня снимут с соревнований, потому что здесь не гладиаторские бои. Тогда я нагло попросил кого посильнее. Мне велели успокоиться и не устанавливать своих правил.
Третьим соперником вышел опасный самбист. Это я понял с самого начала. Его, видать, настроили на победу, объяснив, как со мной надо драться.
Может, напрасно я успокоился. Я нашёл глазами Сашу. Тот смотрел на меня непонятным взглядом. Потом поднял руку с большим пальцем, и повернул его вниз. Тот же жест сделали остальные ребята.
Объявили схватку. Мальчик сразу сделал мне подсечку, я ушёл, но тут же попал на захват, из которого с трудом вывернулся. Я ускорился, и поймал соперника на приём. Кинув его на маты, попытался взять на болевой, но тот выскользнул. Снова встав друг против друга, мы осторожно прощупывали намерения соперника. Мне-то было всё ясно, а что он думал обо мне?