Откровенные повести о жизни, суете, романах и даже мыслях журналиста-международника
Шрифт:
– Ну, хватит, Мак! – Неожиданно окрысился Уин. – С каждым может случиться! Да, мы возвращаемся, Мак! И можешь ругаться сколько угодно! Я не собираюсь дарить объективы на семь тысяч долларов этим мартышкам, Мак! Они даже не знают, что с ними делать! Будут моими объективами колоть fucking coconuts!
Клаус дремал на заднем сидении, не вынимая резинки изо рта. Ехать туда или обратно, ему было решительно всё равно. Не волновала его и судьба уиновских объективов.
Страйкер лихо развернулся через сплошную линию, и они помчались назад.
Официант Виктор Рейес Айала дремал в относительной прохладе и густом сумраке за стойкой
Тут Виктор заснул.
Проснулся он, кажется, через мгновение от резких голосов на веранде под брезентом. Говорили по-английски. «Вернулись, malditos gringos!» – Неприязненно подумал Виктор и, досадуя, вышел под навес. Американцы торопливо осматривали веранду, совались под каждый столик.
– Вот здесь она стояла, Мак! – Кричал маленький и подвижный, как ртуть. – Точно помню: именно здесь она и стояла!
– Но сейчас-то не стоит! – Резонно отвечал Страйкер, констатируя очевидное.
– Сейчас не стоит, – соглашался Уин. – Значит, её взял официант. Ага, вот и он! Мак, ты только посмотри на его рожу! С такой рожей надо в кустах у дороги сидеть и прохожих грабить! Сумка у него, и гадать нечего!
Виктор невозмутимо взирал на суету, которую устроили американцы. Английского он не понимал, презирал этот квакающий язык и людей, на нём говорящих. Сейчас он очень походил на второго корреспондента журнала «Ньюсуик» по Мексике и Центральной Америке Уильяма Кински, по прозвищу Клаус. Только без резинки во рту. Правда, на лице Клауса читалось презрение ко всему миру; Виктор же обливал им только англосаксов.
– Вы не видели тут сумки, сеньор? Такой квадратной, твёрдой, из коричневой кожи? – Спросил официанта Страйкер.
– Да, сеньор, конечно, видел, сеньор, – кивнул головой Виктор. И в этот миг вдруг так жалко стало ему мечты о белой ковбойской шляпе из панамской соломки, о шоколадных бёдрах Роситы, о чёрном песке костариканских пляжей. Так жалко, так невыносимо обидно, что ослепительной вспышкой в мозгу вспыхнуло озарение. Вспыхнуло и моментально погасло, оставив фиолетовые пятна в глазах. Но Виктор уже не мог отказаться от новой идеи, пронзившей его:
– Сумка действительно стояла у этого столика, сеньор прав, – медленно проговорил он, прощаясь с родниковыми ощущениями собственной честности и порядочности. – Но её увезли…
– Кто увёз? Что ты болтаешь? – Завопил Уин, понимавший испанский, но не говоривший на нём из принципиальных соображений. – Сам, наверное, и припрятал, son of the bitch!
– Увезли военные, – с достоинством произнёс Виктор.
Самоощущение порядочности,
не уйдя далеко, вновь начинало возвращаться к нему. Он догадался о тяжёлом смысле эпитетов, которыми награждал его мысленно и вслух этот маленький и прыгучий «гринго». «Ах, вы так, – зло подумал Виктор. – Ну, и не видать вам тогда ваших объективов. По справедливости!» Виктор Рейес Айала полагал себя вправе не только наказывать этих конкретных «гринго» за конкретную провинность перед ним, но и мстить им всем за множество бед и обид, нанесённых за двести лет сальвадорскому народу. Мечта о пляжах Коста-Рики опять грела его сердце.– Какие военные? – Уточнил Страйкер.
– Сеньор алькальд вызвал военных, солдат. Они приехали и увезли вашего друга… ну, того, который остался… Сумку вот этого сеньора они тоже увезли… Они поехали в сторону Сан-Сальвадора… Но, наверняка, где-нибудь свернут с шоссе… Того сеньора они связали, я сам видел…
Страйкер бегом ринулся к джипу. Уин и Клаус запрыгивали в него почти на ходу. Через полчаса цепь совпадений выпростала из небытия ещё одно звено – по Панамериканскому шоссе им навстречу ехал «додж» полковника Родригеса, Страйкер узнал его и успел поморгать фарами.
– Догадываюсь, о каких военных идёт речь, – произнёс полковник, когда Мак-Грегори поведал ему историю похищения голландца Пети и сумки Уина. – Это, наверняка, спецназ пехотной бригады. Она здесь дислоцируется. Ребята злые. Из дальних деревень, индейцы… читать и писать только в армии научились… Не все… Им, если что в голову вобьёшь, то обратно выбить уже невозможно. У Фарабундо Марти против нас такие же воюют, твердолобые. Русского этого они, конечно, израсходуют, если его не вытащить… Ну, дядюшка, удружил, век не забуду!
– С этими русскими всегда морока, – неожиданно заметил Клаус, и было непонятно, осуждает он русских, вообще, или только их особенность всюду сеять беспокойство.
– Мак, я не спорю, – быстро проговорил Уин. – Этот голландский русский, кажется, хороший парень. Я его ещё по Мехико знаю… Но, если его повезли «расходовать», чем мы поможем? Пусть полковник этим занимается. Правда, мистер, это ваше дело, разобраться между собой?
– Разумеется, мистер Уинпорт, – сдержанно отозвался полковник.
– Вот видишь, Мак! Видишь! И с объективами неясно… Надо ими заняться! Предупреждаю – без них я снимать не смогу!
– Да ведь объективы они и увезли, Уин! – Удивлённо воскликнул Страйкер. – Объективы, которые, между прочим, забыл ты, увезли солдаты! Ясно же было сказано! Вот и поедем за ними.
Уин стоял, потупившись, и, вопреки своему обыкновению, молчал. Страйкер вновь обратился к полковнику:
– Мне казалось, что в таком деле должен фигурировать «эскадрон», а вовсе не военные…
Полковник вздохнул.
– Говорю вам это, мистер Мак-Грегори, «off the record»… Чтобы вы лучше понимали обстановку в Сальвадоре… – он отвернулся, провожая взглядом бежавшие по шоссе машины. Словно пересчитывал. – Парни из спецназа и есть «эскадрон»… Не весь, конечно… Там ещё и гражданские крутятся, но спецназ – ядро…
– Что нам делать, полковник?
– Не терять времени, мистер Мак-Грегори. Артуро! – Крикнул полковник Родригес, повернувшись к своему «доджу».
Из машины заполошно выскочил, подбежал и встал навытяжку молоденький первый лейтенант. У лейтенанта на носу криво сидели очки в золотой оправе, а с мизинца сыпал искрами перстень с бриллиантом.