Открытие мира

– Рубль... ру-ублик... руб-ли-и-ище!
– запел в восторге на всю улицу Шурка и побежал вприскочку.

Половина рубля принадлежала ему, другая половина - Яшке. То-то обрадуется Петух, старый дружище! Они, конечно, помирятся. Что значат осколки телеграфной чашечки в сравнении с настоящим счастьем! Будет у Яшки желанная губная гармошка со звонком, будет у Шурки заветный складной ножичек с костяной ручкой, все будет.

Его так и распирало от желания показать кому-нибудь серебряные полтинники.

Ноги сами привели к дому дяди Оси Тюкина. Здесь веселья было не меньше, чем в других избах. Жареной рыбой пахло даже на улице. Изба дяди Оси невелика и вросла в землю почти по самые оконца, заклеенные бумагой. Чьи-то локти продавили бумагу и смешно высовывались наружу. Были локти суконные, с заплатами, синего ластика с белым мелким горошком, были и голые бабьи локти, загорелые, потрескавшиеся, что твоя пятка.

Шурка сунулся к одному оконцу, к другому. Локти мешали ему что-либо разглядеть сквозь бумажные клочья. Тогда он посвистел. Но и на свист никто не выбежал на старое, со сломанными ступеньками, пошатнувшееся крыльцо.

Помрачнев, Шурка пошел было прочь, но под навесом возле избы увидел девочку. Она сидела на корточках, спиной к нему, в розовом ситцевом платьице, с золотыми косичками, в которые вплетены были и завязаны бантиками такие же розовые ленточки. Это местечко под навесом очень знакомо Шурке, особенно после того, как он застал здесь Катьку с Олегом Двухголовым. Тут из гнилых досок и чурбашков сделаны ладные скамеечки. Посредине опрокинутый вверх дном ящик изображал стол, а над ним подвешенная на обрывках веревки полочка, заставленная черепочками от битой чайной посуды, горшков и бутылок. Эта полочка стоила Шурке в свое время больших трудов. И теперь, посмотрев на нее, Шурка подумал, как здорово он ее смастерил, почище любого плотника, и как красиво расположены на ней стекляшки и черепочки. Пожалуй, зря он бросил осколки телеграфной чашечки, они здесь пришлись бы к месту.

Наклонив золотую головку с бантиками, девочка, по-зверушечьи быстро снуя тонкими белыми лапками, перебирала черепочки, как сокровище.

"Ого! У Катьки гостья... Куда же сама-то она подевалась?
– размышлял Шурка, стоя у навеса и не отрывая глаз от розового платьица.
– Да чья же это девочка такая нарядная?"

Он кашлянул. Девочка обернулась, и знакомые зеленые глаза радостно осветили Шурку.

– А я тебя не узнал!
– сказал он, опускаясь на корточки возле Катьки и любуясь ею.

– Почему?
– спросила Катька и стала розовая, как платьице.

– Потому... потому...
– Шурка покраснел и не договорил.

Катька засмеялась, живо и лукаво покосилась на него.

– Я тебя тоже не узнала, - тоненько сказала она, оглядывая матроску.

Теперь засмеялся довольный Шурка.

Они сели на лавочку в своей домушке и немного поиграли черепочками. Шурке все время хотелось погладить Катьку по золотым, гладко причесанным волосам. Две косички с бантиками прямо-таки сводили его с ума.

– На гулянье пойдем?
– спросила Катька.

– Ага. Я за тобой и зашел.

– У меня пятачок. Тятя дал, - похвасталась Катька.

Шурка вспомнил о рубле и потрогал напуск матроски.

– Слушай, - сказал он, волнуясь.
– Если бы у тебя было много-много денег... рубль... ну, полтинник. Что бы ты купила себе на гулянье?

– Китайских орешков. Они ску-у-усные!

– А еще?

– Медовых пряников. Фунт.

– А еще?

Катька немного подумала.

– Куколку... знаешь, сахарную... Ей можно играть, а потом съесть. Катька тихонько вздохнула.
– Только пятачка на все не хватит.

– Ну, я тебе все это куплю, - торжественно пообещал Шурка, любуясь золотой Катькиной головкой.
– Хочешь, куплю?

– Ой, какой богач выискался!
– расхохоталась Катька.

– А вот выискался!
– настаивал Шурка.
– Не веришь? Постой, у тебя в волосах, никак, соломинка...

Он протянул руку и прикоснулся к желанным Катькиным волосам, к косичкам и бантикам.

– Я тебе сейчас покажу фокус, - торопливо сказал он.
– Закрой глаза.

Катька послушно зажмурилась.

Шурка намеревался достать полтинники, но почему-то сделал другое наклонился и поцеловал Катьку в губы.

– Дурак!

Катька толкнула его в грудь и соскочила со скамеечки.

– Мы с тобой жених и невеста, - сконфуженно пробормотал Шурка.
– А женихи и невесты всегда целуются. Я видел.

– Дурак, дурак! Ничего ты не видел, - обиженно твердила Катька, а лицо ее горело и глаза сияли звездами.
– Какой фокус придумал!..

– Ко я не тот фокус хотел тебе показать, - оправдывался Шурка.
– Я сейчас покажу тебе другой.

– Не надо мне никаких фокусов! Я сама умею показывать фокусы.

– Ну, покажи!

– Не покажу.

– Значит, не умеешь.

– Умею, умею! Почище твоего.

– Тогда покажи.

– Не покажу...

– Ага! Бахвалишься. А фокуса показывать не умеешь.

– Я бахвалюсь?!

Подвижное лицо Катьки потемнело от возмущения.

– Закрой глаза, - приказала она сердито.

Шурка поежился, отступил на шаг.

– Да-а... ты меня ударишь... или плюнешь... Я знаю.

– Боишься, боишься!
– закричала Катька и принялась скакать на одной ноге вокруг Шурки.

Это было среди ребят знаком высшего презрения, существующего на свете.

Шурка показал Катьке язык.

– Нет, не боюсь!

В смутном волнении он мужественно зажмурился, как и подобало мужчине. И в тот же миг почувствовал, как по его губам скользнули и пропали и опять скользнули два-три раза Катькины губы.

– Вот тебе... фо-о-кус!
– воскликнула, смеясь, Катька и ударила его легонько по голове.

Шурка раскрыл глаза. Катьки под навесом не было. Он догнал ее на шоссейке и пошел рядом. Ему очень хотелось взять ее за руку, но он не решался. Они долго молчали и не смотрели друг на друга. Потом, запинаясь, Шурка сказал:

– Зажмурь глаза. Я покажу тебе... еще один фокус.

Катька оглянулась по сторонам и отрицательно покачала косичками.

– Нет, взаправдышно покажу фокус!
– настаивал Шурка.
– Ну, не надо жмуриться, отвернись.

Катька отвернулась, и Шурка живо достал из-под напуска матроски носовой платок, развязал его и выложил на горячую ладонь два полтинника.