Открытие

«У кого бы из соседних отделов разжиться папироской?» — встряхнулся Женя.

И вдруг дверь прираскрылась. Сразу же в камералке затих арифмометр, и все глаза уставились на входящего. Борис Петрович вскочил, одергивая костюм и поправляя очки. Мало ли какое начальство могло пожаловать в это утро к геологам в камералку! Все же пора бы и Куликову прийти с подписным листом.

Но в дверь просунулась голова Лилии Ивановны. Узел на затылке рассыпался, щеки пылали, точно она переколола все до одной чурки.

— Жень! — позвала Лилия Ивановна, кивнув остальным.

«С Андрейкой что-нибудь?» Женя в три прыжка оказался у двери.

Лилия Ивановна поймала его за руку и вытащила в коридор.

— Держи! — она сунула ему в руку знакомую скрученную тетрадку. — Семнадцать подписей в школе!

— Семнадцать... в школе? — забормотал Женя, разворачивая тетрадку Гарьки.

— Начиная с директрисы, кончая уборщицей, — добавила Лилия Ивановна. — Пришлось, правда, времени много потерять на уговоры. — Она смахнула бисеринки с ресниц. — Напортил Гарий Иосифович вчера, но ничего...

Она стала рассказывать, как уламывала Диану Степановну, потом еще кого-то, но Женя слышал ее голос так, будто стоял в воде. Тетрадка никак не хотела раскручиваться: или пальцы плохо действовали? Лилия Ивановна помогла ему, и Женя увидел две страницы подписей за Гарькиным воззванием. Несколько учителей расписались красными чернилами, и эти подписи были особенно внушительны, точно расписывались кровью.

— Лилька! — У Жени оборвался голос, и он замигал ресницами, как бы выговаривая слова глазами. — Ты, знаешь, кто у меня?!

— Жена, — сощурилась Лилия Ивановна.

— Нет, больше! — заорал Женя. — Ты жила моя золотая!

Он прижал ее к стене и поцеловал в жесткие губы, посмотрел в глаза и еще раз припал к ее разгоряченному лицу.

— Беги! — шепнула Лилия Ивановна. — Теперь-то и ваши подпишутся!

Женя медлил:

— Старшим назначили Бориса Петровича, и он надеется на Куликова...

— Бориса Петровича! — воскликнула она, вырвала у Жени тетрадь и впорхнула в камералку. — Тогда я сама!

Лилия Ивановна на миг замерла под взглядами инженеров и техников-геологов. Потом нашла среди голов лобастую Бориса Петровича и улыбнулась ему такой улыбкой, что у Жени побежали по сердцу колючие мураши.

— Борис Петрович! — обратилась Лилия Ивановна к старшему, раскрывая тетрадь, словно лучшую контрольную работу. — Ребята, девушки! Школа наша вся подписалась за Игоря, не останемся в стороне!

Бледное лицо Бориса Петровича вдруг стало краснеть, пунцоветь, багроветь. Казалось, очки его вот-вот сползут на лицо двумя каплями воды. А Лилия Ивановна уже шла к нему и протягивала с улыбкой свою авторучку с огоньком чернил на конце.

— Как самый главный ты должен первый подписаться, — ворковала Лилия Ивановна, — каждая подпись сейчас на вес золота!

Борис Петрович взял авторучку и подписался.

— Пожалуй, на другое уже поздно рассчитывать, — добавил он. — Надо хоть это донести до суда.

Пока он подписывал, Слон взял у него со стола арифмометр, поставил к себе и застрекотал на все управление, точно отстреливаясь от противника.

Лилия Ивановна постояла секунду возле него с раскрытой тетрадью, но Слон вроде ее не увидел. Тогда она двинулась дальше, подставляя тетрадь под авторучки, карандаши и чертежные перья камеральщиков.

А Женя оделся и начал командовать:

— Быстрее, быстрее. Уже там в разгаре, наверно...

Он вырвал тетрадь из-под синего карандаша Тетери и быстрым шагом двинулся в коридор. Он выскочил из управления и помчался вниз по самой середине улицы Мира, по самой наезженной части. Где скользя, где пробегая, он быстро добрался до центра и свернул к главной площади Витимска.

Здание нарсуда чернело в глубине своими стенами из вечных лиственниц. Сегодня сюда стеклось много народу. Все не смогли уместиться внутри и теперь обсуждали ход процесса возле крыльца.

— Прокурор на всю катушку просит!

— Эх-ма! Да это ж десяткой пахнет!

— Там и загнется сердечный!

— Ничо, аблакат не даст в обиду...

— Кто, девчулька энта?

— Нашли кого против Круглыха поставить!..

— Тише, свидетель выступает!

— Лукин сам!

— Да, это он свидетель!..

Женя пробился сквозь толпу и кинулся на приступ крыльца. Пробка из человеческих тел сначала вроде подалась, но тут же расправилась, и Женя слетел назад.

— Товарищи! — взмолился он, поднимая над головой тетрадку. — Пустите, ради бога! У меня дело к защитнику!

— Како дело может счас быть со стороны?

— Сдурел ли, чо ли, парень?

Женя потряс тетрадкой:

— Товарищи, документ несу защитнику! Пустите! Прошу! От геологов документ, от учителей!..

— От геологов?

— От учителей!..

Сзади подперли, и Женя пошел на второй приступ. Впереди дали ему узкую щель. Он затиснулся на крыльцо и начал ввинчиваться в сени. Со всех сторон летели охи и вздохи.

— Ну, паря!..

— Откуда такой?

— Железный, что ли?

— Чертушка, не парень!

Женя взопрел, как после сотни кулей тяжелого груза. Но наконец-то показались двери в зал. В дверях стояли плечом к плечу плотные парни, у них только вертелись чубатые головы с крепкими затылками.

— Чо судья-то спросил?

— Угроз, проклятий никаких не было, спрашивает...

— Тихо, грит, прореагировал на фотокарточки и на золото...

Женя подбился к стене и стал продвигаться в зал вдоль нее, рискуя быть расплющенным.

— Товарищи, у меня документ к защитнику!..

— О-ох...

— Чтоб тебя!..

— Лезь!..

Женя прижался к парням на входе. В просвет между их головами он увидел зал, в котором не то что яблоку упасть, а и дышать уже нечем было. На балках низкого потолка висели капельки измороси — растаял куржак. Но тишина в зале была такая, что капельки спокойно висели на потолке. И голоса долетали до самых дальних углов.

Дмитрий Гурович стоял на свободном пятачке, опираясь на костылик. Женя в первый раз видел костыль в руках Любиного отца.