Открытие
Шрифт:
— Тетя Феня!
— Я, Женечка, я!
— Кого дожидаетесь на таком морозе?
— Тебя, Женечка, поджидаю.
— Меня?
— Тебя, сердечный!
Женя заглянул в самые глаза страдалицы — не тронулась ли она теперь на самом деле? Но Феня спокойно объяснила:
— Домой к тебе ходила с маетой своей...
— Ну, пойдемте тогда опять, что же на морозе стоять.
— Нет, Женечка, лучше здесь говорить с глазу на глаз.
— А в чем дело, тетя Феня?
— После вчерашнего прихода вашего заснуть не могла я... Все думаю: грех или нет, что затаила я про Матвея Андреевича?
— Затаили?!
— Так, Женечка, так... Он это сам появился передо мной с Петром Васильевичем, когда план
Женя покосился по сторонам, нагнул голову к Фениному платку и сказал:
— Но Игорь-то до убийства об этом не знал!
— Выходит, зря я ждала тебя, Женечка, Игорю не поможешь этим?
— Игорю, видно, нет, — ответил Женя, сталкивая, по обыкновению, кулаки, — а вот Матвею Андреевичу не удастся больше отвертеться! Найдется и на него суд: общественный, товарищеский, партийный!
— За грехи пусть его!..
Она сложила крестом руки в вязаных варежках и побрела вниз, бормоча не то молитву, не то жалобу своему богу. И Жене вдруг явственно представилась его мать, которая за многие сотни километров отсюда по-своему молится за старшего своего, Женьку, чтобы все у него было в жизни хорошо, лучше, чем у них с отцом.
«Помолилась бы она, чтобы мне пришло озаренье, — подумал Женя, — и сила моя собралась ко мне, добрая сила, что никого не угнетает, а только спасает!»
Он глубоко затянулся и ощутил запах дровяного дыма, ползущего по склону Горбача вверх.
В день суда
В камералке было шумно. Долгожданный приказ белел на доске объявлений. Черным по белому было написано: «Форсировать проект на производство геологоразведочных работ по выявлению запасов рудного золота на Шаманском месторождении!» Но проектировщики об этом приказе как будто забыли. Разговоры шли о суде над Игорем Бандуреевым и о поступке Любы Лукиной, которая накануне суда ушла из дому к матери Игоря.
— Надо же, какая смелая...
— Надоест ждать — назад притащится...
— Понимал бы ты в женском сердце, Тетеря!
— Держу пари на бутылку шампанского!
— Давай на ящик?
— Чем будешь расплачиваться, куколка?
— Обо мне ты не беспокойся, Тетеря!
— Нет, я реалист — бутылка с тебя, и точка...
Заключить пари техники не успели — в красном углу затрещал арифмометр. Борис Петрович, назначенный в приказе главным по проектированию, нашел способ заявить о себе. Он принес на свой стол старинный арифмометр и завертел ручку устройства с такой силой, словно давал в воздух предупредительную очередь из пулемета.
Техники пригнулись к картам. Но работа не двигалась с места. Все поглядывали на геологов: как они настроены насчет суда?
Однокашники Игоря приоделись сегодня по-праздничному. Но и словом не перебросились друг с другом. Все думали о своем.
Борис Петрович размышлял, как заставить крутиться машину проекта? Надо было подтолкнуть геологов, чтобы они дали задание техникам, а потом и сами сели за геологическое обоснование проекта. Но пока здесь арифмометр не помогал. Виной всему был сегодняшний суд. Пока он не закончится, камералка будет работать вхолостую, это Борис Петрович понимал. Потом-то они наверстают все равно упущенное, но если об этом промедлении узнает Куликов — быть беде! Сейчас у него такое настроение, что судят вроде как их самих. А следовательно, надо крепить дисциплину и порядок. Трудом доказывать случайность Игорева преступления. А уж управление само
позаботится о защите Игоря Бандуреева. И Куликов может даже прибегнуть к форме большого обращения с подписями. А пока надо работать — каждый должен оставаться на своем посту!Борис Петрович строго оглядел своих однокашников и опять вцепился в ручку арифмометра. Энергичное клацанье разнеслось над столами.
«Эта машина придумана скорее не для счета, — подумал про арифмометр Женя, — а чтобы будить конторских засонь».
Он встряхнулся и сделал попытку сосредоточить внимание на геологической основе, разложенной перед ним на конторском столе. Но зрение рассеивалось, путались контакты толщ, индексы свит и поверх всего вставало укоризненное лицо Игоря с горько сомкнутой складкой рта, проступившими веснушками и первыми настоящими морщинами.
Вчера, ложась спать, думал, что утро вечера мудренее, проснется — и ясное сильное решение придет в голову. Но ничего не шло до сих пор. «Вот и получилось: с самым благим порывом оказался с Борисом Петровичем и Слоном, — соображал Женя. — Сиди, слушай теперь сладчайшую музыку арифмометра и подчиняйся Борису Петровичу! И не подумай сбежать на процесс! Какой смысл стоять в толпе и глазеть на остриженную макушку подсудимого! Разве что-нибудь изменится в приговоре от твоего присутствия на суде? Сиди, упирайся и больше не мельтеши! Попытался быть первой скрипкой среди своих и оскользнулся! А больше ничего не знаешь и не умеешь! Выходит, прав Борис Петрович — надо положиться на закон и продвигать открытие коренного золота, искупляя вину Игоря. Коротышка оказался самым прозорливым среди однокашников. И по праву назначен старшим по Большому Проекту.
Женя опять склонился над картой, пытаясь вызвать эффект перемещения на местность. Он научился уходить от конторской стрекотни в распадки, по которым летом продирался сквозь стланики, на гольцы, где залегают нестаявшие снега и дышишь, как рыба подо льдом от недостачи кислорода, на берега речек, где припадал к воде в последнем порыве, и она обмывала пот и рипудин [6] и налипший гнус с твоего лица...
Женя выбрал мысок, где был его первый табор на берегу Шаманки и где он выловил первого в жизни хариуса-марсовика, но тут алый клинышек лег на карту: заря пробила льдистые россыпи на окне. Было уже около десяти.
6
Рипудин — средство против гнуса.
Женя представил, как собирается народ в здание нарсуда, как скрипят половицы под ногами, и изо ртов идет пар — какие печи могут натопить такое помещение?
Женя вздрогнул, огляделся, у кого бы взять покурить? Бросил курево ради Андрейки, чтобы не задымлять воздух в доме. А сейчас захотелось сильно затянуться дымом. Но курящий был только Слон. Однако вид его не предвещал добра. Слон напоминал большого обиженного ребенка. Он переживал, что Люся вышла из-под его контроля, советуется не с Куликовым, а с этим учителишкой. «Слишком я много дал воли ей, — читалось на обвислом лице Слона. — Что-то она там мудрит... Запижонилась. Не повернула бы свои адвокатские полномочия на суде против управления и лично Куликова по наущению этого Гарьки!»
«Не выйдет жизни у вас с ней, Слоник! — сказал ему взглядом Женя. — Слишком толстые уши! И еще ты по ним получишь как следует, подожди!»
Слон понял и кивнул: «Пойдем выйдем, поговорим!» Но Жене было не до открытого спора со Слоном. Он снова уткнулся в карту, похожую на цветную тельняшку. Но вместо шумящей речки и темных скал представился ему судья, зачитывающий обвинительное заключение. Ясно просвечивал парок, вырывающийся изо рта председателя: зал еще не нагрелся дыханием публики.