Отмена рабства. Анти-Ахматова-2
Шрифт:
До сих пор [1962 год] А.А. хочется курить — последнюю папиросу она курила 22 [мая] 1951 года, в день первого инфаркта… (Ю. И. Будыко. По: Р. Тименчик. Анна Ахматова в 1960-е годы. Стр. 307.) Из Пунина: Странно, как она боится умереть. Бродский не бросил курить и после второго инфаркта. Ахматова вела себя вполне благоразумно, несмотря ни на какие обстоятельства. Как подумаю о смерти, такой веселенькой становлюсь…
Лев Гумилев: «Говорила она только о себе, она была «ахматоцентристкой».
Но
О том, что на Ахматову в КГБ было заведено дело, известно только из свидетельства Олега Калугина. Само КГБ дела никому не показывает и утверждает, что его не существует. По свидетельству Калугина, наполнителей этого дела, доносителей, — двое: Софья Островская и Павел Лукницкий. Оба — очень близкие, до интимности, Ахматовой люди, оба были знакомы с ней долго и на законных правах входили в мельчайшие обстоятельства ее жизни — не были ни разу заподозрены в профессиональности их внимания. Калугин приводит их донесения. Донесения дословно повторяют записи их личных дневников. Дневники Лукницкого давно опубликованы, дневники Островской — только на английском языке, сути дела это не меняет. Исследователь Ахматовой Михаил Кралин поражается: Создается впечатление, что дневниковые записи служили Софье Казимировне черновиками для ее доносов. (М. Кралин. Победившее смерть слово. Стр. 228.) Павел Лукницкий тоже, не переставляя слов и не меняя тона, переписывает свои дневники на доносные листы. А ведь, казалось бы — человек при исполнении, пишет в солидную организацию, представляет себе цели своих записок — нет, слово в слово частный, даже лирический, дневник. Наверное, все-таки таких совпадений не бывает, чтобы два человека, писавших доносы, воспользовались одним и тем же приемом — переписали их слово в слово из своих дневников. А других доносчиков, которые бы только потихоньку писали доносы и не вели никаких — опубликованных! — дневников, не нашлось.
Слишком велика вероятность того, что раскаявшийся чекист, раскрывая общественности глаза на то, что его ведомство отслеживало жизнь и настроения Анны Андреевны Ахматовой (только отслеживало, криминала ни разу не усмотрело), посчитал необходимым украсить свое признание «документами» — отрывками из доносов. Не нашлось ничего другого, как перелицевать в доносы отрывки из опубликованных дневников.
Сама Анна Ахматова ярлыки «агента» раздавала со щедростью Екатерины Великой. Не имея власти (и расположения) миловать — казнила: пользуясь правом пушкинистки, к неприкасаемым помещала формуляр Натальи Николаевны, правом матери, обладающей исключительным правом переписки с зэком, — оболгала его невесту, правом княгини Марьи Алексеевны — уничтожала репутации светских знакомых.
…стихи об Италии! <…> Помню наверняка, что стихи эти были написаны по какому-то совершенно конкретному поводу: т. е. пригласили в Италию А.А., а послан был кто-то другой, чуть ли не Алигер. Вот почему: «Тех, кого и не звали»…
«Я знаю, почему нельзя было выпускать людей из Ленинграда, — сказала мне А.А. вскоре после снятия блокады, — они должны были спасти город». Да, они спасли это архитектурное чудо — Ленинград, но сколько их погибло, озверев от голода и страданий? Вещи или люди? Чего же больше жаль? (Н. Л. Мандельштам. Третья книга. Стр. 43.) Погибли для того, чтобы Анна Андреевна имела о чем сказать: Там ждет меня расстреллиевское чудо — Смольный собор. Или: И Летний сад — тайна даже для меня. Ну и… моральное падение во всех…
Таточку Лившиц я люблю. (Ее почему-то не любила Анна Андреевна, в частности за то, что ТАМ сломался ее муж, но за это грех ненавидеть жену, да и самого человека). (Письмо Н.Я. Н. C. Гладкову. Н. Я. Мандельштам. Об Ахматовой. Стр. 43.)
Ненавидит жертв репрессий, ненавидит блокадников, сама пишет славословия Сталину, относит письма брата в КГБ…
Анна Андреевна <…> развернула вырезку — это было интервью с ней французского журналиста. «Боже (вырезка, с которой не расстается и которую показывает каждому посетителю, вызывает — каждый раз — прочувствованное восклицание), они пишут, что мой любимый поэт — Мандельштам!» — «А кто Ваш любимый поэт?» <…> — «Мандельштам, конечно». Это было характерно для Ахматовой последних лет, когда ей не нравилось все, что о ней писали, хотя бы это была чистейшая и невиннейшая правда. (И. В. Бориневич-Роскина. Воспоминания девочки. Я всем прощение дарую. Ахматовский сборник. Стр. 131.)
Королевиться и императриться. Закоролевилась и заимператрилась.
Запись Д. С. Самойлова: Звонила Анна Андреевна. Ее тянет в Москву, где у нее подобие «двора» и подобие литературной школы. <…> Впрочем, живет она уже в мире мнимом. «Двор» ею тяготится, дела, на которые она ссылается, несущественны, школа призрачна. (Летопись. Стр. 608.)
А. В. Любимова. У нее какое-то тревожное и капризное настроение, не то что накануне. (Летопись. Стр. 649.)
С Надей повидаюсь и домой. <…> Там организую Комарово месяца на два. Уехать тихо-тихо. (Записные книжки. Стр. 427.) как Иван Грозный в Александров. Места, куда Анна Андреевна направляется, по сему случаю уже особенно поименовываются.
В 2 — Надя, в 5 — Глекин, в 6 — на легендарную Ордынку. (Записные книжки.· Стр. 427.) Вот и рождение легенды.
Запись Г. В. Глекина: Ее величество изволит вести весьма светский образ жизни… Лет. 629. Вчера она была на банкете у проф. Рожанского <…> и вечером — в полпервого ночи, когда лифт бездействовал, поднялась пешком на 8-й этаж. (Летопись. Стр. 630.)
Вчера приезжала Ира с последними (увы, нет…) юбилейными письмами. (Записные книжки. Стр. 469.) Вот она, Анна Ахматова. О чем она сокрушается, к чему относится печальный возглас — Увы? Отвечать поздравителям она, естественно, не будет, читать поздравления ее никто не заставляет, засорять письмами свою жилплощадь вовсе не обязана, Ира, скорее всего, не перетрудилась чрезмерно на доставке почтового груза — ну в чем ее проблема?
Запись Ю. Г. Оксмана: Она «в хорошей форме», бодра, не хандрит, много пишет, охотно принимает друзей, особенно приезжих. <…> Больше всего ее волнует слава — и отношение молодых поэтов, успех за рубежом, возможность Нобелевской премии, визиты иностранцев. (Летопись. Стр. 584.)
А. В. Любимова: Включать проигрыватель она не умеет, она и газ не умеет зажигать, и в лифте кнопку нажимать». (Летопись. Стр. 649.)
Быт не очень нормальный. <…> Ухаживают за ней только соседи — жена поэта Гитовича ее кормит, гуляет с ней в соседнем лесу, топит печи. (Летопись. Стр. 584.) В ее положении следовало бы устроиться так: просто домработница и/или для посредничества с нею — поскольку неприученная работница может не понимать распоряжений по полунамеку или долготе паузы, — и прочим социально-институциональным миром — компаньонка. Было бы проще, цивилизованнее. Было б больше комфорта и времени для работы — но эта игра ее уже затянула: видеть, что не нанятый персонал по струнке ходит (на досуге она могла бы отточить мастерство до салтычихиных изысков и более), а соседка чиновная за честь считает топить ей печи, что мать бросает для нее детей, хоть это, впрочем, не аргумент.