Отпусти своего демона

– Scheisse! Он мне действительно нравится!

– И поэтому ты отдашь мои органы только хорошему человеку? – все еще посмеиваясь, выдавил Джек. Он осознавал, что неадекватно реагирует на происходящее, но не мог с собой справиться.

– Сообразительный к тому же, – похвалил Стефан. Он мгновенно расслабился, словно и не ругался отчаянно несколько секунд назад.

– Стефан, выйдем. Нужно поговорить, – ледяным голосом произнесла Гретхен, направившись к двери.

Кравцов залюбовался ее красивыми длинными волосами. Они светились белесым сиянием, которое постепенно заполняло комнату. Иван понял, что теряет сознание.

Обморок продлился недолго. Кравцов вынырнул из небытия, судорожно хватая ртом воздух. Первое, что он увидел – озабоченное и печальное лицо Гретхен. Она сидела на круглом крутящемся стуле, по-старушечьи положив руки на колени, и безмолвно взирала на него.

– Выпей, – глухо произнесла она, поднося к его губам бутылку с водой.

Иван сделал несколько жадных глотков и обессиленно уронил голову на кушетку. Самочувствие оставляло желать лучшего, однако ясность сознания уже вернулась, что не могло не радовать – насколько радость уместна в подобной ситуации.

По тому, с какой сосредоточенной тоскливой решимостью Гретхен на него смотрела, Кравцов понял, что прения о его дальнейшей судьбе завершены. Но до чего именно договорились брат с сестрой? То, что он все еще дышит, дарило надежду.

– Стефан все испортил. – Гретхен уронила лицо в ладони и умолкла на какое-то время. Слова давались ей с трудом. – Он наделал глупостей, я не хотела, чтобы так все закончилось. Но теперь уже поздно. Ничего не изменишь. Я не могу отпустить тебя…

Иван хотел возразить, но Гретхен остановила его нетерпеливым жестом:

– Знаю, сейчас ты пообещаешь что угодно. Но ты и сам отлично понимаешь, что не сможешь просто забыть о случившемся. Ты пойдешь на многое, чтобы восстановить справедливость и испортить нам жизнь.

– Испортить вам жизнь? – Кравцов тяжело вздохнул, чувствуя, как ледяной страх медленно сжимает сердце. – Тебя саму устраивает ваша жизнь?

– Я знаю, ты хороший психотерапевт. – Мягкая улыбка тронула ее губы. – Поэтому я буду пропускать мимо ушей все твои фразы. Я осознаю каждый элемент собственной жизни. Ты узнал лишь маленькую ее часть, она невероятно тебя напугала, не так ли? А меня моя жизнь не пугает. По общепринятым нормам она странная, но другой я не знаю. Начала было узнавать благодаря тебе. Но, как видишь, не сложилось.

Кравцов постарался придать голосу убедительности.

– Гретхен, ты уже не пятнадцатилетняя девочка, привязанная к единственному родному человеку, относящемуся к тебе с заботой и вниманием. Раньше ты видела в Стефане свое второе «я» и пыталась обрести целостность – тем способом, какой казался тебе самым простым. А рядом не было никого, кто мог бы объяснить ошибку, подсказать правильный путь. Но сейчас ты взрослая, можешь анализировать. Ты отдельная единица, ты сама вправе принимать решения – свои собственные. Ты уже не замыкаешься в узком круге, а, наоборот, стремишься вырваться за его пределы. Иначе ты бы не сблизилась со мной…

Гретхен накрыла его рот ладонью, останавливая поток слов.

– Ты очень умный, хороший, красноречивый. Но ты не откроешь для меня ничего нового. Ты прав – я влюбилась в тебя, как в глоток свежего воздуха. Но если нужно будет выбирать, я всегда займу сторону брата. Понимаешь? Я всегда займу его сторону…

С ужасающей ясностью Кравцов осознал, что умрет. Прямо здесь и сейчас. В этой белой, стерильно чистой комнате. Умрет оттого, что вовремя не разглядел патологию за оригинальным характером. Ему было слишком интересно, слишком увлекательно в обществе Гретхен, чтобы заметить ее болезнь.

Нужно что-то делать. Как-то выкручиваться. Спасать себя. Джек остервенело подергал скованными руками.

Гретхен наклонилась и обхватила руками его лицо:

– Прости за то, что я с тобой сделаю. Но это самый щадящий способ защититься от тебя. Обещаю, через неделю ты сможешь идти куда тебе вздумается. Ты даже сможешь обратиться в полицию и рассказать им сказочную историю про страшного хирурга, торгующего на черном рынке органами. Но тебе вряд ли поверят. Во-первых, потому что к тому моменту мы превратим эту комнату в самую обычную. А во-вторых, – она запнулась, подняв глаза на появившегося в дверях брата.

Иван повернул голову по направлению ее взгляда. Стефан держал в руках жгут и шприц, наполненный прозрачной жидкостью. Гретхен не нужно было объяснять, что «во-вторых». Джек и сам прекрасно это понял.

Тело будто одеревенело. Кравцов не помнил, когда испытывал такой острый приступ паники. На какое-то мгновение он даже перестал дышать. И все-таки ему нужно уточнить. Пока он еще способен мыслить здраво.

– Это то, что я думаю?

Гретхен кивнула.

К горлу подступил комок, и Джек призвал все свое самообладание, чтобы не забиться в истерике. Он понимал, через что ему предстоит пройти. И от одной этой мысли его чуть не вывернуло наизнанку.

«А во-вторых, никто не поверит наркоману»…

Стефан перетянул его руку жгутом, протер сгиб локтя спиртом и сделал укол.

Почти сразу же Джек почувствовал тошноту. Желудок скрутило, во рту появился неприятный сладковатый привкус. В ушах шумело, словно он очутился на берегу океана. Только океан этот вызывал самые отвратительные эмоции. Испытывая позывы к рвоте, Кравцов повернул голову набок. Ему было так плохо, что он даже не заметил, как Гретхен освободила его руку и помогла сесть. Его вырвало в заботливо поднесенный тазик. Это не принесло облегчения. Тело зудело и будто бы раздувалось изнутри. Джек испугался, что его сейчас разорвет на части. В груди что-то ухнуло, теплая волна прокатилась по рукам и ногам. Тошнота исчезла. Напряженные мышцы расслабились, а беспокойство сменилось отупляющей апатией. Не хотелось ни думать, ни чувствовать. Джек полностью утратил интерес к происходящему.

Стефан расстегнул ремни, обхватил пленника за талию и поволок к лестнице. В спальне на втором этаже Гретхен помогла брату уложить Ивана на кровать.

* * *

Джек понятия не имел, сколько прошло времени. Он помнил, что приехал в коттедж, помнил подробности конфликта со Стефаном, помнил, как вмешалась Гретхен. Но хоть убей, не имел ни малейшего понятия, сколько дней минуло с тех пор, когда ему вкололи первую дозу. Впрочем, после того, что он испытал, все казалось не таким уж и важным.

Джек не догадывался о смысле жизни. Куда-то стремился, пытался достичь воображаемой вершины. Иван понял: нет никакого смысла. И вершины тоже никакой нет. Есть лишь одна истина, вобравшая в себя все существующие миры, все цели.

Джек мог медицинскими терминами рассказать, что и почему происходило в его мозгу. Разложить по полочкам, проанализировать и сделать прогнозы. Но потрясение от пережитого опыта было настолько мощным, что не хотелось думать ни о чем другом. Он погружался в воспоминания, чувствуя себя новорожденным младенцем, которому открылась блистательная, неизученная Вселенная.