Отрава

– Я сама.

Она по-прежнему держала его под руку. Он был удивлен, что она не отпускала его. Так рука об руку они шли по парку, как пара любовников, каковыми, в техническом смысле этого слова, и являлись. Случайный прохожий мог бы подумать, что они решают вопросы своей будущей жизни. А они говорили о прошлом – и о возможном завершении настоящего.

– И откуда у тебя такие деньги? – спрашивал он.

– Я их заработала.

– Проституцией?

– Это нелегкий труд, можешь мне поверить.

– Но дом стоит по крайней мере мил...

– Семьсот пятьдесят, – подсказала она.

– Пусть так. И ты хочешь сказать мне, что заработала эти деньги, лежа на спине.

– Чаще – стоя на коленях.

– Должно быть, работала круглые сутки?

– Я много лет этим занималась.

– И Сиарт позволял тебе брать эти деньги себе?

– После того случая я порвала с ним отношения.

– И он тебя отпустил? Кому ты рассказываешь?

– Он меня не отпустил, я просто убежала. Прямо до Буэнос-Айреса.

– Где и заработала семьсот пятьдесят...

– Даже больше. В Аргентине полно богачей. Я работала без крыши. Все деньги, каждый цент, я оставляла себе.

– А тебя не разыскивают за что-нибудь в Аргентине? – вдруг спросил он.

– Меня никто нигде не разыскивает! Что с тобой сегодня?

– Так почему же ты сменила имя?

– И из-за этого меня теперь надо считать сбежавшей преступницей? Что особенного в том, что я изменила имя? Может быть, просто поняла, что хватит? Порвала с прошлым, приехала сюда и начала новую жизнь...

– Ты продолжаешь заниматься проституцией?

– Я же говорю, нет.

– Нет, ты мне этого не говорила!

– Я сказала, что начала новую жизнь, разве нет? По-моему, это не подразумевает проституцию.

Теперь они ссорились. Как настоящие влюбленные.

– А разве этот ворюга Микки не был твоим клиентом?

– Да просто одна моя подруга попросила меня...

– А все эти мужчины на твоем автоответчике?

– Просто знакомые, случайные знакомые.

– Это и значит – клиенты.

– Ничего это не значит, засранец чертов! – закричала она.

– Ничего себе выраженьице для приличной женщины.

– Я приличная женщина! – воскликнула она.

– Если ты не занимаешься проституцией, на что же ты живешь?

– Я уехала из Буэнос-Айреса с двумя миллионами долларов.

– О, ты работала даже больше, чем я предполагал.

– Гораздо, – сердито сказала она. – Я хорошо работала, у меня и сейчас неплохо выходит. – Она помолчала, затем добавила тихонько: – Ты и сам знаешь.

– Но не в профессиональном плане, да?

– Ну сколько же раз можно повторять одно и то же?!

– Столько, сколько мне надо.

– Я больше не занимаюсь проституцией, – тяжело вздохнула она. – То, что осталось после покупки дома, я вложила в ценные бумаги. Моего брокера зовут...

– Я знаю. Хэдли Филдс с Мерилл Линч.

– Да.

Некоторое время они шли молча.

– Зачем ты лгала мне? – наконец спросил он.

– А зачем ты стал вынюхивать?

– Зачем ты, черт подери, мне лгала? – повторил он и стряхнул со своей руки ее ладонь. Потом остановился и, повернувшись к ней, схватил ее за плечи. – Зачем?

– Потому что была уверена, что ты сбежишь, как только узнаешь правду. Вот как ты собираешься сбежать сейчас.

– И почему это для тебя так важно?

– Да важно. Очень важно.

– Почему?

– А ты как думаешь? – спросила она.

Он отпустил ее. Его плечи сгорбились. Внезапно он почувствовал себя очень маленьким.

– Не знаю... я не знаю, что думать, – бормотал он.

– Нам обязательно обсуждать это здесь, на ветру? – Она подошла к нему ближе. – Хэл... Пойдем ко мне. – Его била дрожь. Он знал, что ветер с реки здесь ни при чем. – Хэл! Ну пожалуйста. Пойдем ко мне. Я буду любить тебя. Пожалуйста.

– Только никогда больше не лги мне, – попросил он.

– Обещаю. – Она коснулась рукой его лица. Нежно поцеловала прямо в губы. – А теперь пойдем.

Она снова взяла его под руку и повела из парка, через улицу прямо в свой дом.

На следующее утро Карелла явился к Нелсону Райли и застал художника за работой. Казалось, Райли был крайне недоволен столь ранним визитом.

– По пятницам я заканчиваю недельную работу, – сообщил он. – Стараюсь сделать как можно больше, все подготовить к понедельнику. Надо было сначала позвонить.

Перед Кареллой стоял огромный рыжеволосый детина с зелеными, гневно сверкающими глазами, испачканными краской мосластыми руками, в одной из которых была зажата наподобие сабли большая кисть.

– Ради Бога, извините, – сказал Карелла. – Но мне бы хотелось задать вам еще несколько вопросов.

– А где второй коп? Тот, маленький? По крайней мере у него хватало такта сначала позвонить. Вы, очевидно, считаете, что художники сидят и ждут, пока на них снизойдет вдохновение, чтобы начать работу. Я – рабочая лошадка, такая же, как и вы.

– Я все понимаю, – извиняющимся тоном произнес Карелла. – Разница только в том, что я занимаюсь убийствами.

Он не стал уточнять, что занимается двумя убийствами. Для того он и пришел сюда, чтобы узнать, что именно Райли знает о втором преступлении.

– Мне наплевать, над чем вы там работаете, – ворчал Райли, – А я работаю над полотном три на четыре, и у меня уже ноги подкашиваются! Вы думаете, трудно только убийство расследовать? Пойдите посмотрите на эту тетку у стены!

Карелла взглянул на «эту тетку», которая была никакой не теткой, а склоном покрытой снегом горы, по которому скользили лыжники.

– Вы чувствуете, что идет снег? – спросил Райли.

– Нет, – честно признался Карелла.

– Вот и я тоже. А хочу, чтобы шел снег. Но каждый раз, когда я добавляю белый, теряется цвет. Яркие костюмы лыжников, этот алый и ярко-зеленый на флажках на той хижине, насыщенно-коричневая окраска кресел подъемника – видите эти сильные, чистые краски? Я люблю цвет. Но мне каждый раз приходится все переделывать, потому что белый приглушает все остальные цвета. Если я не сумею создать впечатление падающего снега сегодня, то всю неделю буду беситься. И какое мне дело до вашего убийства? И вообще, я уже рассказал все, что знал, другому копу.