Отравленная роза

– Где Нарцисса?

– Не переживайте, ваша жена спит крепким сном младенца.

– Ты ей что-то подмешала?

– Зелье сна без сновидений всего лишь.

Она улыбнулась во весь рот, показывая фальшивую гордость за свершения. Скорее всего, подлила снотворное еще на банкете, вот почему супруга казалась такой уставшей и была не в состоянии бороться с подступающим сном.

– Это низко и подло…

– Да-да, а еще это дешево, безнравственно и бестактно, я знаю, – игралась Аллегра, завязывая пояс халата.

– С этого дня я перекрываю сообщение наших домов по каминной сети.

Люциус различил невнятное: «Банально» из её уст, означавшее сторону его несдержанности и слабоумия, не стоит давать хитрой твари ключ от всех дверей, мало ли, на что она способна.

– Скажите, что меня выдало? – совершенно деловым тоном, с характерным старым английским акцентом, спросила Аллегра.

– Вы действительно глупы. Я могу отличить собственную жену от другой женщины!

– Так значит, родинка была с другой стороны пупка. Черт, – она говорила об этом, как о простых вещах.

Откуда она знала физиологию Цисси – было загадкой, но возможно, живя в Малфой-мэноре, Аллегра успела разведать некоторые интимные подробности совершенно случайно… Точно, ведь перед рождественским ужином они собирались вместе.

Она покинула дом не как поверженная, а, наоборот, с победным видом. Аллегра доиграется в маскарад…

КОЛЛАЖ:

http://i058.radikal.ru/1001/36/b17b3b437c3c.jpg

====== Часть 2. Глава 10. Всего лишь ребенок ======

Одиночество… Сизифов труд души каждого человека, вечная ноша без посторонней помощи, где есть только ты и твоя пустота. Обезвоженное сердце превращается в едкую пыль и отравляет восприятие окружающего мира. Дом кажется страшным, холодным, безлюдным. Он слишком огромен для покинутой девушки, и никуда не спрячешься от кошмаров, мимолетных шорохов, вызывающих паранойю. Некто может прятаться в темном углу, желая моей смерти, готовясь вонзить кинжал в сердце. И пускай ненаносимость не позволяет ни одной мыши проникнуть сюда, мнимых призраков становится все больше. Черную душу заполняют угольки одиночества, жизни без людей. Теперь и дом Люциуса совсем далеко. Пропуская меня через камин, он, как и обещал, обрубил сеть. Чертова родинка, если бы не она, мне бы не было так одиноко. Строить из себя наплевательскую безнаказанность в его присутствии просто. Да, это чистой воды эгоизм, вломиться в его комнату, в его личную жизнь. Бестактно? Да, это извращение. Казалось, овладев им, я перестану быть одинокой, попробую отвлечься от главного наваждения, томящегося в груди. Отвлечения не наступило…

Люциус был так нежен с женой, так страстен, я почти поверила, что станет легче переживать проблемы, когда его губы касались моего изнывающего тела. Вздрагивая от ласк, я совсем выпала из реальности, но он вернул на бренную землю, уронил камень на озябшую голову. Сколько едких слов и диагнозов. А я… словно в трансе не могла отойти от странного тепла, белоснежные волосы щекотали кожу, доставляя странное удовольствие, небольшое покалывание, онемение пальцев ног. Будоражил и расслаблял. Воистину, узнав крохи, я могу с уверенностью сказать, что Люциус отличный любовник, опытный, он знает чего хочет женщина… Никогда бы не могла подумать, что желаю и люблю можно отнести к двум разным людям. Как-то это бессмысленно. Одно без другого не должно существовать. Он прав, это шизофрения, я не отличаю реальности от галлюцинаций, живу в своем мире, где еще не все разрушено, есть скупые отголоски надежды, веры не пойми во что. Будущее не просто туманно, оно фактически неизвестно. Я не знаю исход войны, но любой ценой должна выжить, чтобы дать шанс Северусу…

А ведь я могла находиться каждый день в Хогвартсе, совсем рядом, все так же строить Малфоя-младшего, дружить с гриффиндорцами и бросать влюбленные взгляды на профессора, правильно, всего лишь профессора, не Пожирателя Смерти, не адепта Света, а просто продолжать быть студенткой с неразделенными чувствами, превратившимися в навязчивую идею. Даже после изнасилования у меня еще был выбор остаться в Хогвартсе, а не подставлять чиновников, не крутиться в компании Люциуса, не носить маску отца, прикидываясь несуществующей верой в Темного Лорда и высокие цели чистокровия. Но я заковала свои руки в оковы крови, предательства, лжи… И теперь нет выбора, кроме как расхлебывать наболевшие ошибки.

Угольки грустно потрескивали в камине – единственном источнике света в небольшой комнате возле моей спальни. А я думала о том, что в случае проигрыша Лорда мне светит дорога в Азкабан, или того хуже, на эшафот. Никто не вспомнит о висящей в полуметре над землей девушке с изломанной шеей, задушенной жесткой веревкой наказания. Ее поникшая голова будет напоминать о свершенных грехах, о глупых ошибках юности… Но, возможно, это будет не виселица, может, Макнейр снова отмоется от грязи и вернется в министерские палачи, снимет мою голову с плеч. А вдруг смертью будет огонь – сожжение ведьмы прилюдно, как в старые добрые инквизиторские времена?

– Ты в последнее время слишком часто прикладываешься к виски.

Взгляд в сторону обладателя назидательного голоса.

– Мне просто одиноко, ты мой единственный собеседник, – грустно выдохнула я.

– Аллегра, я знаю, как тебе тяжело, помни, я всегда рядом, ты не одна. Да и Люциус присматривает за тобой.

– Скажи, отец, ты счастлив, оттого, что твоя дочь пошла по этому пути?

Теперь я имела права на подобные вопросы, а он мог на них отвечать.

– Я горжусь тобой, но не вижу энтузиазма.

Я горько усмехнулась.

– Отец, ты не знаешь и половины правды обо мне, не знаешь, почему я служу Лорду, тебя просто поберегли перед смертью.

– Теперь мне остается только выслушать тебя, дорогая, – вздохнул портрет отца.

– Я связана по рукам и ногам, никто не знает об этом, и ты будешь молчать.

Портрет вникал в паузу, решая давать ли согласие. Но, в конце концов, Амикус недовольно фыркнул и согласился, не хотел, чтобы родная дочь заперла его в чулане на долгие годы. Говорить об этом мне было не с кем, поэтому он мог стать молчаливым собеседником, изредка комментирующим мои порывы. Отчаянно борясь с собой, я приступила к разговору, из-за которого, возможно, он больше никогда не заговорит со мной:

– Меня подвела к этой черте месть человеку по имени Северус Снейп.

– Аллегра, Мерлин, не хочешь ли ты сказать, что все еще любишь его? – произнес Амикус укоризненно.

– Да, и теперь из-за моей глупости он может погибнуть.

Я нервно хлебнула виски, но, переборщив с количеством, закашлялась.

– Прекрати пить! – скомандовал отец.

Ухмылка образовалась на моем лице.

– Мне больше ничего не остается делать. Если хочешь, я буду проводить вечера в других комнатах, – пригрозила я.

– Ты невыносима, и когда ты стала такой своенравной?

– С тех самых пор, как со мной приключилась одна очень увлекательная история, – съязвила я.

– Интересно послушать, – строго, чуть с сарказмом сказал отец.

Готова, я готова сказать это вслух, я смогу, выдержу боль воспоминаний, память о грубой силе и боли… Мерлин, это так ужасно.

– Снейп изнасиловал меня.

Тишина, я смотрела на отца: как у живого человека у него наливались кровью глаза и обвисала челюсть. Оказывается, даже картина может впасть в ступор, а затем начать подыскивать подходящие оскорбления для бывшего друга. Да, на долю Северуса выпало столько ругательств, что он, наверное, сейчас судорожно пьет воду у себя в подземелье, пытаясь остановить икоту. Разговор вышел на тему: почему он это сделал. Глупое использование дара отец тоже оценил по достоинству, обозвав легкомысленной. Может, я и была такой, по сути. Далее каждый шаг был доложен Амикусу, вплоть до убийства аврора.

– …Из-за этого ублюдка ты стала жестокой, неуправляемой, – рассудительно произнес Амикус с портрета.

– Но ты же сам хотел для меня такой судьбы.

– Нет, Аллегра, если бы я знал о твоем даре, то попытался бы спрятать.

Я удивленно посмотрела в нарисованные карие глаза отца.

– Это что-то новенькое. Мне казалось, что ты рад моему статусу в команде Темного Лорда.

Темная нарисованная бровь изогнулась.

– Ты бы всего лишь приняла Метку и редко бы принимала участие в рейдах, нападениях. Ты – женщина, а эта работа неженская. А сейчас ты будешь постоянно находиться на передовой, попадать под перекрестный огонь.