Отравленные клятвы

Оглядываясь по сторонам, я вижу слишком знакомый рабочий стол с инструментами. Тонкие ножи, ручная терка с грубыми краями, проверенные плоскогубцы, кабели для батарей. Еще один кожаный ремень, и я морщусь, вспоминая, как грубо однажды применил один из них к Лиллиане под видом приемлемого наказания.

Мужчина, нависающий надо мной, — отец Лиллианы. Я сразу узнаю его, даже когда мои глаза все еще привыкают к резкому освещению. Я насмехаюсь над ним, отказываясь позволить ему увидеть, что что-либо в этом причиняет мне боль.

— Мне понадобится информация от тебя, — говорит он твердым и невыразительным голосом. — Номера счетов. Имена. Мужчины, на которых я могу положиться, и те, кто настолько предан тебе, что мне придется пристрелить их, как собак, чтобы они меня не укусили. Ты даешь мне то, что мне нужно, и это будет не так больно.

— Иди нахуй. — Я плюю в него, капля слюны попадает на его щеку и скатывается по челюсти, и я не вижу, как кулак приближается, прежде чем он ударяет по моей скуле почти точно в то место, куда попала слюна.

— Твоей сестре тоже будет не так больно, — рычит он, снова ударяя меня, и я чувствую острую вспышку боли в том месте, где кольцо попадает в кость. — У меня есть много мужчин, заинтересованных в том, чтобы попробовать ее. Много мужчин, которые, возможно, хотели бы познакомить ее со всевозможными вещами. Я мог бы заставить тебя посмотреть. Тебе бы этого хотелось, Васильев? Я слышал, ты всегда по-настоящему защищал ее. Влюбился в кого-то, в кого тебе не следовало?

— Ты больной ублюдок. — Я отворачиваю от него голову. — Я знаю все тактики, Нароков. Я сам написал книгу о некоторых из них, так сказать. Я уже могу придумать все, что ты собираешься сделать. Так что продолжай. Я предлагаю начать с ремня, чтобы ты мог использовать ножи на ранках для максимальной боли.

На краткий миг он выглядит озадаченным, и это похоже на победу. Я уверен, что это не та победа, которая не принесет новой боли, но, тем не менее, это победа, и я возьму то, что смогу получить. Я не жалею об этом, даже когда вижу, как он вместо этого тянется за тонкими ножами.

— Я думаю, я отмечу, где я хочу, чтобы рубцы были нанесены вот этим, — задумчиво говорит он. — А затем посмотрим, какие узоры образует кровь. Если, конечно, тебе не захочется начать говорить. Ты можешь начать с номеров счетов, в которых больше семи цифр.

Я, конечно, не разговариваю. Не из-за лезвий, врезающихся в мою кожу, или кожаного ремня, врезающегося в нежную плоть, или сердитых кулаков, которые он применяет ко мне позже, разъяренный тем, что я не ломаюсь. Я не думаю, что он понимает, что такого человека, как я, невозможно сломить. Я ломаю других. Я всю жизнь готовился к тому, что кто-то попытается вернуть то, что я всегда раздавал.

Пока дверь не откроется, и двое мужчин не затолкают кого-то внутрь. Женщину. Красивую женщину со светлыми волосами цвета меда и испуганными голубыми глазами, которая мгновенно привлекает мое внимание, и я думаю, что, возможно, в конце концов, есть способ сломать меня.

Что она больше похожа на ключ, чем она думает. Не только на дверь, через которую хотел пройти ее отец, но и на замок, который держит мои губы на замке.

ЛИЛЛИАНА

Я чувствую безнадежность, когда меня втаскивают в лагерь.

Я не чувствовала себя в безопасности, особенно в пентхаусе, но я не думала, что они смогут добраться до меня. Николай был так уверена, что они не смогут добраться до меня и все же они это сделали. Мой отец, должно быть, тщательно выполнял свою работу, чтобы знать, как проникнуть за пределы обороны Николая или же предателей было больше, чем Николай предполагал.

Я подозреваю, что это последнее.

Я все еще в пижаме, мои волосы растрепаны, ноги босые. Они даже не позволили мне надеть обувь, когда вытаскивали меня из спальни к ожидавшей машине. Единственное, что делает все это лучше, это то, что они, по крайней мере, не связали меня, но опять же, зачем им это? Я не представляю угрозы ни для кого из них. Даже вооруженная, я не смогла бы ничего сделать.

На складе холодно, и они ведут меня всю дорогу по коридору так быстро, что я чуть не спотыкаюсь о себя, до тяжелой двери, которую двое мужчин распахивают и заталкивают меня внутрь. Краем глаза я вижу своего отца, светловолосого и властного, наблюдающего за мной, как ястреб, но я не могу даже взглянуть на него из-за ужаса передо мной.

Я не могу поверить в то, на что смотрю.

Мужчина передо мной едва ли напоминает Николая, по крайней мере, когда я впервые бросаю взгляд на него. Его лицо распухло и в синяках, рот опухший, губа разбита, по подбородку стекает струйка крови. Одна из его рук выглядит так, как будто несколько пальцев были сломаны, и я вижу пурпурно-черные кровоподтеки на его обнаженной груди. На нем нет ничего, кроме свободных спортивных штанов, и я вижу кровавые полосы на его коже, как будто кто-то порезал его ножом, рубцы, которые выглядят так, как будто его кто-то избил.

Я сказала ему, что не хочу иметь с ним ничего общего, и я имела в виду именно это. Я сказала ему, что не могу его простить, и я тоже имела в виду это. Но я никогда не хотела видеть его таким. Я никогда не хотела, чтобы с ним случилось что-то из этого.

— Видишь, что я делаю для тебя? — Мой отец хватает меня за подбородок, заставляя смотреть прямо перед собой, чтобы я увидела, что они с ним сделали. — Этот мужчина требовал твоей руки. Взял тебя силой. Заставил тебя стать его женой. Видишь, как я наказал его? Он думал, что заслуживает тебя как жену, а не просто то, во что можно засунуть свой член.

Он отпускает мой подбородок, проводя пальцами по моим волосам в извращенной насмешке отца, успокаивающим свою дочь.

— Ты хочешь, чтобы я отрезал ему член, Лиллиана? Может быть, позволить тебе раздавить его каблуком? Ты хочешь сделать это сама? — Он ухмыляется мне, потянувшись за ножом. — Ты пока не можешь этого сделать. Мужчина может выдержать не так много, и нам нужно предпринять шаги, прежде чем мы доберемся туда. Но ты можешь подержать нож, если хочешь. Почувствуй его вес. Подумай о том, каково это будет, проникать сквозь его член.

— Если бы у меня в руке был нож, я бы ударила им тебя, — шиплю я, и он отдергивает его, цокая и качая головой.

— Разве так можно разговаривать с дорогим отцом? Человеком, который дал тебе все?

— Ты забрал у меня все. — Я тяжело сглатываю, не в силах продолжать смотреть на Николая, на ужасающий вид его измученного лица и тела. — Мое детство. Любую невинность, которая не была физической. Мой выбор. Ты забрал все это. Ты не можешь сказать иначе.

— Это было для нас. — Его рука снова гладит мои волосы, и мне приходится приложить все силы, чтобы не отстраниться. — Спасибо, Лиллиана. Как только я стану главным, ты сможешь получить все, что захочешь. Ты станешь богатой вдовой. И тогда… — Его рука прижимается к моему затылку, пальцы сжимают мой череп. — Ты снова будешь полностью моей, сладость.