Отравленные клятвы

Я чувствую горячий прилив его спермы, когда он заполняет меня, его бедра содрогаются напротив моих, его рот прижимается к моему плечу, когда он жестко кончает. Это посылает через меня еще один волнистый толчок удовольствия, ощущение его горячего и твердого члена внутри меня, почти отправляющее меня через край в очередную кульминацию.

Николай долгое время не двигается, тяжело дыша, возвышаясь надо мной.

— Лиллиана… — он выдыхает мое имя, протягивает руку, чтобы провести пальцами по моей щеке, и я чувствую, как мое сердце подпрыгивает в груди, когда я отворачиваю лицо.

В последствии все это стремительно возвращается. Я вспоминаю, почему я должна ненавидеть его, почему я так долго боролась с ним, почему я должна стараться не получать удовольствия от того, что он со мной делает. Он заставил меня выйти за него замуж, заставил произнести мои клятвы и затащил меня к себе в постель. Он наказал меня, причинил мне боль, и теперь я здесь, оправляюсь от воздействия, потому что он напугал меня так сильно, что я убежала в снежную бурю. Он не должен мне нравиться, и я не должна хотеть его, или видеть в нем кого угодно, кроме дьявола, жестокого человека, от которого я должна сделать все, чтобы убежать. Я думаю, Николай чувствует, что я отключаюсь, потому что он отстраняется от меня, его член выскальзывает, когда он перекатывается на бок, стараясь подоткнуть вокруг себя одеяла.

— Лиллиана… — он снова начинает говорить, но я качаю головой, тяжело сглатывая и отказываясь смотреть на него. Я чувствую его сперму на своих бедрах, и я не хочу думать о том, как это было приятно, как мне нравится, когда он вот так прикасается ко мне. Как сладкий, медленный секс угрожает разрушить все барьеры, которые я воздвигла между нами, чтобы он не заставлял меня чувствовать к нему то, чего я не должна.

— Очевидно, что я не могу уйти от тебя, — натянуто говорю я ему, все еще отводя взгляд, когда туго натягиваю одеяло на грудь. — Но я не обязана любить тебя. Я никогда не буду. Ты мне не нужен, Николай, и это не изменится.

Он долго молчит, а затем я чувствую, как он сдвигается, немного приподнимается и смотрит на меня.

— Ты ошибаешься, Лиллиана, — тихо говорит он. — Я знаю, что ты хочешь меня. Я чувствую это каждый раз, когда мы вместе. Я вижу это по тому, как ты иногда смотришь на меня, когда думаешь, что я не вижу. Ты можешь притворяться сколько угодно, бороться с собой сколько угодно, но я знаю правду. И в этом нет ничего плохого.

Я плотно сжимаю губы, отводя взгляд, но не отвечаю.

— Нам могло бы быть хорошо вместе, — тихо говорит он. — Ты и я. У нас могло бы получиться хорошее партнерство, если бы ты просто позволила себе увидеть это, зайчонок.

Я качаю головой, открывая рот, чтобы возразить и мы оба замираем, когда слышим звук возвращающегося питания, свет в комнате мерцает и делает ярче ранний утренний свет, уже проникающий в спальню.

Я должна быть рада. Электричество вернулось, значит, нам будет тепло. Я могу принять душ, а Николай приготовить еду. Скоро мы сможем уехать. Но я чувствую странную вспышку разочарования при мысли о том, что нам больше не нужно будет оставаться рядом, чтобы согреться.

— Что ж, подожди минуту, пока водонагреватель придет в норму, и ты сможешь принять настоящий душ. Или ванну. — Николай откидывает одеяла и тянется за своей одеждой. — Я пойду посмотрю и удостоверюсь, что все в порядке. Просто оставайся здесь и отдыхай, малышка.

Он больше не прикасается ко мне и не целует меня перед уходом. Это должно меня радовать. Я должна хотеть дистанции между нами, но я не понимаю, почему у меня сжимается живот, когда он уходит, закрывая дверь и оставляя меня.

ЛИЛЛИАНА

На следующее утро мы отправляемся обратно в Чикаго. Николай расчистил дорожку к дороге, и, когда электричество снова включили, мы приняли душ, переоделись в чистую одежду и насытились горячим ужином и завтраком. Все это испытание начало казаться дурным сном.

На обратном пути мы оба молчим. Николай больше не пытался прикоснуться ко мне прошлой ночью или этим утром, и я чувствую, что что-то не так. Раньше у него никогда не было никаких ограничений, и я не совсем понимаю, что происходит. Это выбивает меня из колеи. Я понимала, как он вел себя раньше. Он женился на мне, и я принадлежу ему. Но теперь он относится ко мне по-другому. Я чувствую, как узел в моем животе затягивается по мере приближения к городу.

— Мы едем в особняк? — Наконец я спрашиваю его, и он кивает.

— Мне нужно поговорить с моим отцом. После этого мы отправимся в пентхаус.

После этого в машине снова воцаряется тишина, и я складываю руки на коленях, тяжело сглатывая. Я бы почти предпочла, чтобы все вернулось к тому, как было раньше, просто чтобы я не чувствовала себя такой неуверенной.

Николай заезжает на подъездную дорожку, заглушая двигатель. Он обходит машину, чтобы открыть мне дверцу, и я выхожу из машины и тянусь за своей сумкой, прежде чем мы оба застываем на месте.

Дверь в особняк открыта. Не просто открыта… петли сломаны, дверь свисает с них, расщеплена там, где были замки.

— О боже… — У меня отвисает челюсть, а Николай уже шагает вперед, сжав челюсти и сжимая в руке пистолет, который я никогда не видела, чтобы он доставал, и даже не подозревала, что он был при нем.

— Держись ко мне поближе, — огрызается он, и на этот раз у меня нет ни малейшего намерения спорить.

В фойе грязные отпечатки ботинок, на мраморе потеки крови. Весь дом в руинах; дыры от пуль в стенах, кровь забрызгала мебель, а тела сотрудников опрокинуты на стулья. Николай движется быстрее, оглядываясь на меня через плечо с выражением лица, которого я никогда раньше не видела, таким жестким и холодным, что по мне пробегает волна ужаса.

— Я не знаю, что я собираюсь найти в кабинете, — натянуто говорит он. — Но мне нужно, чтобы ты оставалась рядом со мной, Лиллиана. Не выпускай меня из виду ни на секунду.

Я киваю, чувствуя комок страха в горле, который мешает мне говорить. Все, что выходит, это сдавленный звук, который, я надеюсь, звучит утвердительно, поскольку я делаю именно так, как он говорит, оставаясь рядом с ним, когда он медленно открывает дверь в кабинет, держа пистолет на прицеле.

Он толкает дверь до упора, поднимая пистолет, но в комнате темно и пусто… если не считать тела, навалившегося на стол. В воздухе витает сильный запах чего-то тошнотворного, и я прикрываю рот рукой, издавая сдавленный вздох.

Тело… это отец Николая. И он мертв уже некоторое время.

— Оставайся здесь. — Николай указывает туда, где я стою у стены. — Не двигайся.

— Запах…

— Я не хочу, чтобы ты исчезала из поля моего зрения! — Его голос резкий и грубый, и он прочищает горло, коротко качая головой. — Мне жаль, Лиллиана. Просто, пожалуйста… Просто оставайся там, где ты есть.

Судя по запаху, я не думаю, что тот, кто убил отца Николая, все еще в доме. Но я понимаю, почему он требует, чтобы я не двигалась. Я стою там, зажав рот и нос рукой, неглубоко дыша, пока Николай идет исследовать тело. Мгновение спустя он шагает обратно ко мне, на его лице снова то же холодное и сердитое выражение.