Отрешенные люди

– Не стесняйтесь, назовите сумму,- подбодрил графа Претлак.- Я сообщу о том в сегодняшнем послании.

– Можно, я не буду называть конкретную сумму, а предоставлю это сделать вам самостоятельно?- неожиданно нашел выход из щекотливой ситуации канцлер, и хитро улыбнулся.

– Что?- переспросил Претлак и, поняв хитрость сказанного Бестужевым, весело рассмеялся.- Как хорошо, что вы, граф, в числе наших сторонников, а не наоборот.

– Могу со своей стороны ответить тем же,- сделал что-то похожее на реверанс канцлер.- Скажу больше, последнее время вынашиваю планы, дабы король прусский полностью раскрыл свой хищный клюв и сделал, если не прыжок, то хотя бы намек на него. Тогда и императрица, и все мои недруги увидят правильность моей позиции.

– Благодарю за откровенность, ничуть в том не сомневался,- откланялся австрийский посланник и не спеша направился к выходу.

– Поспешите с посланием,- вдогонку ему проговорил Бестужев, но Претлак лишь кивнул, не останавливаясь, и осторожно прикрыл за собой дверь.

Оставшись один, Бестужев схватил колокольчик и нетерпеливо позвонил. Не прошло и минуты, как в кабинет, запыхавшись, вбежал его секретарь и, преданно глядя, спросил:

– Изволили звать, ваше сиятельство?

– Бери бумагу и пиши, - хмуро буркнул тот, не глядя на секретаря.

– Готово,- сообщил тот, усевшись на уголок кресла возле столика, где только что сидел австрийский посланник, разложив перед собой письменные принадлежности.

– Писать от своего имени будешь,- пояснил канцлер, принявшись вышагивать по кабинету, как делал это обычно, когда случалось диктовать какое -то письмо или иной документ.- Начнешь так, что по приказу его сиятельства велено ответить вам...

– Кому ответить?- осмелился робко перебить его секретарь.

– В свое время все узнаешь,- недовольно остановился напротив него канцлер, но чуть подумал и добавил,- господину Гюимону письмо составишь, во Францию. Понял, дубина?

– Так точно, понял,- заскрипел пером секретарь.

– Напиши, мол, въезд в империю нашу всегда открыт для всякого честного человека в любое время...- Канцлер замолчал, обдумывая очередное предложение и давая возможность секретарю успеть записать сказанное.- Далее напишешь, чтоб не обременял себя сударь сей напрасным трудом писать частные письма и испрашивать разрешение ее императорского величества, нашей августейшей государыни и императрицы, титулом которой господину Гюимону не следовало бы пренебрегать, так как сам король его и все другие дворы делают. А впредь пусть обращается за видом на въезд куда следует, по соответствующей инстанции, и нас более не тревожит.

– Все?- спросил секретарь, когда канцлер уселся в свое кресло.

– От себя что-нибудь добавь, поклон королю Людовику, а лучше и не стоит, и без поклонов наших обойдутся,- злорадно хмыкнул он.
– Как начисто перепишешь, мне занесешь показать.

Секретарь шустро соскочил с кресла, сгреб бумаги и, низко кланяясь, попятился вон из кабинета, оставив канцлера в глубокой задумчивости.

4.

Гаврила Андреевич Кураев немало удивился, когда неожиданно получил коротенькую записку от Ивана Григорьевича Чернышева, который в ней сообщал, что ждет завтра своего старого друга у себя дома к обеду. После их последней поездки на тайное собрание членов масонской ложи они не видались, и Кураев начал было подумывать, что о нем забыли. Да и от Бестужева-Рюмина более не поступало распоряжений добыть какие-либо новые сведения о заговорщиках. Тем не менее, он долго размышлял, стоит ли ему встречаться с Чернышевым и не лучше ли, сказавшись больным, к нему не ездить. Проведя вечер и часть ночи в раздумье, все же решился принять приглашение, на всякий случай сообщив слуге, куда он отправляется, и в назначенный час подъезжал к дому Чернышева.

Как только он назвал лакею свое имя, сразу был проведен в кабинет Ивана Григорьевича, где тот восседал в полном одиночестве с книгой в руках.

– Наконец-то!- протянул тот руку, вставая.- А я подумал, может, тебя опять куда по делам услали из столицы.

– Совсем недавно вернулся из Малороссии,- сообщил Кураев, отвечая на рукопожатие.

– Забываешь старых друзей, носа не кажешь, - весело погрозил ему пальчиком Чернышев.
– Служба службой, а дружба дружбой. Наши общие друзья интересовались тобой, - чуть понизив голос, сообщил он.

– Да?
– сделал удивленное лицо Кураев.- Интересно знать, зачем я им понадобился?

– А твое участие в ложе?- вопросом на вопрос отвечал граф.

– При моей занятости по службе не вижу никакой возможности участвовать в собраниях столь почтенных господ.

– Шалишь, братец. Если ты хотя бы один раз изъявил согласие быть введенным в ложу, то теперь до конца дней своих не можешь забывать о том. Вот так-то.

– Мы так не договаривались. Я свободный человек, а не крепостной какой-нибудь, и могу располагать собой, как вздумается.

– Все так,- примирительно тронул его за руку Чернышев,- но тебе поверили. Причем вспомни, под мое честное слово. Не пожелав принять участия в нашем общем деле, ты тем самым подведешь и меня. Ты к этому стремишься?

– Отнюдь,- смутился Кураев,- но, согласись, почти все мое время поглощает служба и к тому же, как тебе известно,- частые поездки. Боюсь, что вынужден буду извиниться перед тобой. А разве у вас не бывало случаев, когда кто-то по болезни или в силу иных причин не мог присутствовать на общих собраниях? И к тому же, если это останется между нами...

– Да, да, - поддержал его Иван Григорьевич, - обещаю тебе, что сохраню в тайне твои слова.

– По чести говоря, - продолжил Кураев,- мне ваше собрание показалось не более, как маскарадом, а я до них не большой охотник. Дела не вижу за всем тем.

– И зря,- нахмурился Чернышев,- за тем тебя и пригласил, чтоб предложить участие в одном важном деле.

– Слушаю тебя, граф. Если оно не затронет моей чести и репутации и не будет противно мне как верному слуге государыни, то готов выслушать и, коль окажется возможным, то поучаствовать в деле. Говори.

– Но и я в свою очередь хотел бы взять с тебя слово, что все, о чем мы будем говорить, останется между нами.

– Ты хочешь, чтоб я поклялся? На чем? На Библии? Или крест нательный поцеловать? Знаешь, я не большой охотник до клятв, а тем более не люблю болтать языком с каждым встречным. Так что доверься моему честному слову.

– Этого достаточно. Более, чем достаточно. Присядь,- указал ему граф на низкую кушетку возле большого шкафа с книгами,- беседа может оказаться долгой. Хотя...
– и он глянул на напольные часы,- если мы придем к обоюдному согласию, то через час должны будем ехать.

– На собрание? В ложу?
– чуть поморщившись, спросил Кураев.

– Всему свое время, а пока сядь и послушай.- Сам он уселся напротив в кресло, обитое тисненой золотом кожей, закинул ногу на ногу и принялся чуть покачивать ею в воздухе.
– Что тебе известно о здоровье императрицы?-неожиданно спросил он.

– Не более, чем другим, - удивленно пожал плечами Кураев.
– Я не придворный лекарь, и в родстве с Шуваловыми не состою.

– Да что ты говоришь?!
– рассмеялся громко Чернышев.- Ну, насмешил, спасибо, а я-то думал, ты, брат, совсем сухарем на службе своей стал. Тогда послушай, что мне известно. Из кругов, близких ко двору, а у меня есть и там связи, через то самое общество, чьи собрания тебе показались маскарадом, судя по последним сообщениям, наша государыня, дай ей Бог всяческого здоровья, вскоре поправится окончательно.