Отрешенные люди

– Не болеешь, случаем?
– поинтересовался Иван, и тот несколько смущенно ответил:

– Есть немного, кашлять начал сильно, простыл в дороге прошлой зимой.

– Братья как? Все живы-здоровы?

– Да все, слава Богу, живем, покуда Бог дает.

– Торговля, как погляжу, в гору пошла?- кивнул Иван на богатый федоров кафтан.

– Грех жаловаться, но сидеть особо некогда. Лучше ты расскажи, как и за что в острог угодил? Опять набедокурил чего?

– И в мыслях не было, - заверил его Иван, - приехал в столицу да царице прошение подал, то все и закрутилось, завертелось. До сих пор ума не приложу, в чем моя вина.

– Так обвиняют в чем?

– Черт их знает, - ругнулся сердито Иван, - не поймешь: сегодня об одном спрашивают, завтра о другом...

– Слыхали мы от губернатора нашего, будто и его к допросу по делу твоему призывали.

– Самого господина Сухарева?
– не поверил Иван.
– Быть того не может!

– Что я, вру, что ли?
– чуть надул тонкие губы Федор.
– Он Михаилу потом еще заявил, что, ежели встретит тебя когда, то запрет в каторжные работы, куда Макар телят не гонял.

– Неужели так и сказал?

– Воистину так.

– Широко берут, дьявольское отродье,- снова ругнулся Иван.
– Не иначе, как большие люди в том деле замешены, через меня хотят иного кого, что высоко сидит, достать.

– И мне так думается, - поддержал его Федор.
– Пробовал вчера в Сыскной приказ сунуться, да куда там! И слушать не желают. Ладно хоть уговорил до тебя допустить, и за то хорошую денежку взяли. Сто рублев от меня получил? вспомнил он вдруг.

– Да те деньги не мне достались,- опустил голову Иван.

– Разве не ты писал, чтоб дал наличными сто рублей?
– не сразу дошло до Федора.
– И посыльный говорил: мол, тебе в острог надо, на нужды разные. Да что это такое творится? Кругом обман в этой самой Москве!

– Не ори, а то услышит кто, - остановил его Иван.
– Выберусь коль отсюда, разочтусь.

– Чем разочтешься? Приисками своими? Пропади они пропадом. У Михаила чуть лавку не отобрали за долги отца твоего. Васька Пименов всем раструбил, будто бы ты у него чуть не тыщу рублей взаймы взял. Было такое?

– Было, - еще ниже склонил голову Иван.
– Он мне их сам предложил...

– А ты и уши развесил. Эх, ты! О себе не думаешь и нас замарать хочешь, даром, что одной крови. Как был шалопут ты, Ванька, так им и помрешь, видать.

– Да ты за этим, что ли, явился, чтоб уму-разуму меня учить?
– не выдержал Иван и вскочил на ноги.
– Братовья называетесь, а каждой копеечкой попрекнуть лишний раз спешите.

– Копеечкой?!
– возвысил голос Федор.- Если бы то копеечки были, а то все рубли да сотенки.

– Я так головы не пожалел, когда тебя в степь выручать ездил, а ты меня теперь до конца жизни попрекать станешь, коль беда на меня незнамо откуда пришла такая. Сказал бы лучше, как там Антонина живет?

– То мне и подавно неизвестно. Живет, поди... Ладно, чем еще помочь тебе могу? Гостинцев тут тебе принес, - кивнул он на большой, плетеный из ивовых прутьев, короб с крышкой сверху, стоящий у двери на полу, отъедайся, а то кожа да кости остались.

– Спасибо, Федя, себя береги, - глядя куда-то в сторону, ответил Иван.

– Постараюсь, - ответил тот, закашлявшись.
– Через пару недель домой поеду, коль что... знаешь, где меня искать. Только это... насчет ста рублей... боле не проси, не смогу дать таких денег в другой раз, извини, коль можешь.

– И ты меня извини, - ответил Иван.

Вечером того же дня к нему неожиданно явился все тот же горбатый сапожник и доверительно сообщил, чтоб Иван попросил офицера, фамилия которого Вахрушев, что заступит завтра на караул, отпустить его в город с кем-то из солдат для покупки себе пропитания или чего другого. Офицер меняется каждые два дня, и Иван может во всякое его дежурство спокойно отпрашиваться в город.

– А сколь ему платить требуется, тому офицеру?

– Вахрушеву?
– не сразу понял горбун.- За все ему давно уплачено. Твое дело - в каждое его дежурство в город отпрашиваться и возвращаться обратно, когда велено будет.

– За что вдруг милость такая?
– удивился Зубарев, видя, что горбун явно чего-то не договаривает.- Кто так обо мне заботится?

– Каину спасибочки за то говори, - хитро сощурился сапожник.- Все понял или повторить?
– недобро сверкнул он на прощание маленькими глубоко посаженными глазками.

– Понял...- растерянно пожал плечами Иван.

И точно. На другой день он попросил позвать к нему караульного офицера, и тот незамедлительно явился, осведомился, зачем он нужен заключенному.

– Разрешите, ваше благородие, в город сходить, в торговые ряды, чтоб рубаху себе новую купить, а то эта вся, как есть, сносилась до дыр, - лихо отрапортовал ему Иван.

– Чтоб к ужину на месте был, - согласился тот.- Но одного не пущу, а пойдет с тобой Алексашка Сергеев присмотреть.

– Спасибо, признателен весьма, - чуть не до полу поклонился Иван, и кинулся собираться, все еще не веря, что сейчас выйдет из острога на свободу, пусть и при конвоире, но ... на свободу! А там - как Бог даст.

И на следующее дежурство офицер вновь разрешил ему отправиться в город все с тем же солдатом, твердо наказав вернуться дотемна. Иван торжествовал. Он стал уже присматриваться, бродя по Москве, глухое место, где спрятаться, хотя бы на время от солдата. Таких мест было множество, и его так и подмывало стремглав кинуться через забор или меж торгующих, но всякий раз сдерживал себя, словно кто-то подсказывал ему, что пока рано.

Перед третьим его выходом в город, когда завтра вновь должен был заступить на дежурство столь любезный Вахрушев, в караульню к Ивану снова бочком проковылял горбатый сапожник и, поманив к себе пальцем, прошептал на ухо:

– Завтра, как отпросишься в город, то солдата при тебе не будет...

– А ты откуда знаешь?
– не поверил Иван.
– Так они меня без охраны и пустят, держи карман шире.

– Помолчи, петух драный! Не твоего ума дело. Слушай меня и не встревай. Как тебя в город отпустят, то сразу не уходи, а поболтайся во дворе, будто дело у тебя какое. Дождешься, когда на работу других арестантов поведут из камер, и поменяешься одеждой с тем, кто к тебе подойдет.

– А дальше?
– голос у Ивана внезапно охрип, и губы пересохли, словно после соленой пищи.