Отрешенные люди

– Куда еще дальше?
– всхлипнул Иван.
– И так чуть не край земли.
– Он плохо представлял, что находится дальше за теми землями: то ли армяне живут, то ли немцы, а может, и совсем не известная ему нация. Но спорить с поручиком он долго не мог, тот подавлял его своей жесткой и непререкаемой волей, да и вообще не оставлял выбора. Потому, поахав и поохавши вволю, Иван-таки согласился, заметил, как облегченно вздохнул Гаврила Андреевич.

– Главное не забудь. Мироном Нескоровым он зовется, - напутствовал его на поручик.

– Умирать стану, а не забуду, - ответил Иван и полез обниматься с Кураевым, словно он был едва ли не ближайшим его родичем. Тот не стал противиться и крепко хлопнул Ивана по спине, перекрестил на прощание.

С тем и выехали. Своих денег у Ивана осталось совсем чуть, а Роман Замахаев, которому была выделена специальная сумма на пропитание, не спешил раскошеливаться, потому обедали и ужинали лишь когда останавливались на ночлег на одном из постоялых дворов, в изобилии встречающихся им по дороге.

Сержант Замахаев был лет на десять постарше Ивана, успел повоевать с турками, служил в полку Ивана Симоновича Гендрикова, приглянулся графу своей расторопностью и сноровистостью, а постепенно стал поверенным многих тайных поручений, сопровождал того во время многочисленных поездок, и за доверие платил полной преданностью. Был он родом из старинного городка Глухова. Начало его род брал, как и у многих поселенцев тех мест, от запорожских казаков, о чем свидетельствовали его густые, свисающие ниже подбородка, усы, тронутые ранней сединой. Скуластое смуглое лицо Романа с неизменной усмешечкой в уголках губ делало его добродушным, если не простаком, но это могло обмануть лишь недальновидных, случайных людей. Роман во всем имел свой собственный расчет и понимание происходящего. И когда граф Гендриков сообщил ему о поездке в южные пределы империи, он первым делом обрадовался тому, что удастся побывать дома, сообразил, что получит прогонные деньги, на чем можно будет сэкономить, а когда увидел графских коней, сердце его учащенно забилось, едва он прикинул примерную им цену. Затем он придирчиво оглядел попутчика, пытаясь понять, с чего это вдруг Иван Симонович принимает участие в судьбе этого молодца, но спросить самого графа отважился, решив выяснить это у Ивана по дороге. Однако тот оказался, или не так прост, как решил было про себя Роман, или в самом деле не знал, зачем направляется в Малороссию, но ничего определенного от него сержант так и не услышал. Тот все больше рассказывал о Сибири, о родне, а то и вовсе молчал, подремывая и сонно поглядывая вокруг. В конце концов, Роман не выдержал: природное любопытство взяло верх, и он принялся осторожно расспрашивать Зубарева о цели его поездки.

– С Иваном Симоновичем давно знаком?
– начал он издалека.

– Да года два как будет.

– Служил под его началом али как?- решил проверить его Замахаев, хотя наверняка знал, что вряд ли Иван когда-нибудь брал в руки оружие: выправка не та, да и не походил он на человека военного.

– Нет, не довелось, - чистосердечно признался Зубарев.
– Бог миловал. На шпагах дрался с одним молодчиком, а тот возьми да уколи меня, - он небрежно махнул рукой, - а поручик Гаврила Андреевич и свез меня к графу на излечение. Замахаев недоверчиво оглядел Ивана, не совсем представляя, как этакий увалень может драться на шпагах, приходилось верить тому на слово.

– Ну, а в Малороссию по какой надобности едешь?

– По секретной, - спокойно пояснил Иван, позевывая.
– Мне потом еще дальше ехать требуется.

– Врешь ты, однако, - смахнул с лица дорожную пыль сержант, - таких, как ты, не то что с поручением, а и в лавку за вином посылать не с руки.

– Это почему вдруг?
– слегка обиженно спросил его Иван.
– Ты не гляди, что я на вид не шибко прыткий, а вот до самой государыни дойти сумел, она саморучно из рук моих прошение приняла.

– Брешешь, - не раздумывая, отвечал Замахаев, - тебя до государыни и близко не подпустили бы. Там столько охраны, полиции...

– Не хочешь, то и не верь, - отирая о подкладку кафтана розовобокое яблоко и принимаясь смачно, с хрустом жевать, небрежно отвечал Иван. И столько превосходства было в его небрежном тоне, что сержанту не оставалось ничего другого, как поверить.

– И что она тебе сказала, государыня?

– Дарю тебе прииски в уральских землях, сказала, - запуская подальше на обочину дороги яблочную сердцевину, сообщил Иван.

– И далеко ли они, прииски те?

– Где им быть, как не в башкирских землях. Там и есть.

– Далече отсюда будет.

– Далече, - согласился Иван и принялся отирать новое яблоко, которых он задешево накупил целую корзину в одном из сел, где они останавливались ночевать в последнюю ночь.

– Чего же ты к нам на Украину едешь? Прииски твои в другом месте находятся.

– Человека одного сыскать надо.

– Что за человек? Скажи, может, мне известен он.

– А хоть бы и известен, то что с того? Мне тайное поручение от...- тут Ивана словно кто в бок кольнул, и он вспомнил суровые глаза поручика Кураева и его напутствие: "Скажешь кому куда и зачем едешь - убью без разговоров. Хоть на том свете сыщу, от меня не укроешься..." Он замолчал, и, сколько Замахаев не пытал его, стойко держался, не сказав больше ни слова о цели своей поездки на Украину.

– Ну, и бис с тобой, молчи себе, сколько пожелаешь, - обиделся сержант и перестал донимать Ивана. Так без особых приключений, потихоньку-помаленьку они добрались до Глухова, где проживала семья Замахаевых, несказанно обрадовавшаяся приезду Романа. Иван прожил у них в доме несколько дней, рано утром отправляясь в город и возвращаясь лишь к позднему вечеру. Он без труда узнал, что раскольничьи поселения находятся в нескольких днях пути от Глухова, близ городка Стародуба, и решил незамедлительно туда направиться. Когда он заикнулся, что графские кони ему нужны для дальнейшей поездки, то Замахаев едва речи не лишился.

– И думать забудь, - кричал он Ивану в лицо, - они редкой породы, и граф велел мне их обратно к нему в Москву доставить.

– А как же я?
– растерялся Иван.- Мне он тоже сказал, что могу их взять на любой срок.

– Не дам коней, - стоял на своем Замахаев, уперев руки в бока, - а коль добром не поймешь, то мигом заявлю куда следует о тебе.

Ивану не осталось ничего другого, как отправиться на базар и там купить у пьяного хохла заезженную кобылку с выпирающими из-под кожи ребрами и старенькую телегу в придачу. Не простившись с сержантом, он выехал из Глухова ранним утром в сторону Стародуба, постоянно спрашивая у встречных дорогу и старательно объезжая редкие заставы, стоящие у въезда в городки.

К концу второй недели он наконец-то наткнулся на крепкое сельцо, стоявшее у края дубравы, и, как только въехал в него, то увидел идущего с пилой на плече мужика, с бородой едва не до пояса.

– Бог в помощь, - попробовал заговорить он с ним, но тот лишь сурово глянул на него и продолжал молча идти дальше.
– Где старосту найти? спросил Иван, смекнув, что тот не станет разговаривать с ним по причине отсутствия у него бороды, которую люди старой веры никогда, не то что не брили, но и ножницами не касались, считая это грехом великим. Вспомнились рассказы отца о притеснениях старообрядцев со стороны властей, из-за чего те и бежали в глухие, безлюдные места, скрывались там от нововведений, а многие в Сибири шли добровольно в огонь, лишь бы не принять новую, никонианскую, как они называли, "собачью" веру. В ответ на вопрос Ивана мужик неопределенно махнул рукой, указывая на соседнюю улочку. Переезжая от дома к дому, настойчиво выспрашивая у молчаливых селян, где ему найти старосту, он все же был направлен к крепкому, стоящему чуть особняком от остальных, дому, где навстречу к нему вышел пожилой мужик, почти старик, с седой окладистой бородой, в сермяжном кафтане.

– Зачем тебе староста нужен?
– недружелюбно спросил он.

– Разговор есть, - пояснил Иван, - Мирона Нескорова ищу.

– А сам откуда будешь?

– Из Сибири, - сообщил он, и увидел, как вытянулось лицо у старосты.

– Заходи в дом, - велел тот, кышкнув на ребят, что выскочили вслед за ним на крыльцо.

Привязав кобылку у изгороди, Иван поднялся по ступеням на высокое крыльцо и потянул дверь на себя. На него пахнуло воском и ладаном - как это обычно бывает в церквях. В переднем углу висела огромная икона Богородицы, и возле нее теплилось несколько свечей в медном подсвечнике. Он перекрестился на икону и встретился с внимательным взглядом старосты. Вдоль стен чисто прибранной комнатки стояли лавки, на полу лежали домотканые половички, по окнам висели цветные занавески. Но комнатка не казалась жилой, верно, тут староста принимал приходящих к нему по разным делам посетителей, а жилые комнаты находились рядом, на другой половине дома.