Отрешенные люди

– Никакой строгости не стало. Хотела бы услышать насчет короля прусского мнение ваше, - негромко проговорила императрица, опустив глаза на паркетный пол, словно сам виновник их нынешних бед находился не иначе, как под столом.

– Богохульник он и мерзопакостник,- первым высказался Бестужев.

– Тут я с Алексеем Петровичем согласен, - подхватил налету мысль того Петр Иванович Шувалов, - наказать бы его примерно за все козни, да только как то совершить...

– Гренадеров, что еще при Анне Иоанновне к нему на службу на небольшой срок отданы были, отпускать от себя не желает, - напомнил граф Воронцов.
– А им ни причащаться, ни исповедоваться в той стране негде.

– Посланника нашего Гросса по важным делам принимать более года не желал, и мной велено было ему на родину обратно возвращаться, чтоб понапрасну деньги не просиживал,- сообщил канцлер Бестужев.

– Насколько мне ведомо, то и прусский посланник Варендорф из Петербурга самовольно уехал, ни с кем не простившись?
– осторожно спросил Александр Иванович Шувалов, не желая показывать свою чрезмерную осведомленность.

– Выходит, полный разрыв меж нами?- слегка удивленно произнесла императрица, которая, видимо, впервые слышала об отбытии из столицы прусского посланника, но, в свою очередь, не желала выказать свое незнание в государственных делах.

– Значит, война?
– чуть не шепотом проговорил Петр Иванович Шувалов, боясь громко произнести это страшное слово.

– Проучить надо пакостника,- хищно прищурил кустистые брови канцлер Бестужев и шмыгнул носом, оглядев присутствующих.

– Не обмишуриться бы...- покрутил головой осторожный Воронцов, - а то как бы вся Европа над нами смеяться не стала.

– Бог не выдаст - свинья не съест, - подвел итог Алексей Шувалов.

– Кого над войсками поставим?
– спросила императрица.

– Тут хорошо подумать надо, - вновь заосторожничал Воронцов, - во время похода своего с нашим корпусом генерал-фельдмаршал Репнин, слышал я, изрядно Фридриха напугал...

– Только обратно ни с чем вернулся, - быстро перебил вице-канцлера Петр Иванович Шувалов.
– Тут поопытнее кого-то надо ставить...

– Опытнее Степана Федоровича Апраксина нам никого не сыскать, - пытливо оглядел всех канцлер Бестужев.
– У него и чин самый подходящий, и с младых ногтей при армии состоит. Сколько им сражений выиграно, и не счесть.

– Если у Степана Федоровича нынче со здоровьем все ладно, то и ломать голову нечего, - кивнул Петр Шувалов, - по всем статьям он для этого дела подходит.

– Так оно, - согласился и Александр Шувалов.

– Стар больно, - попытался возразить граф Воронцов.

– И что с того?
– живо заступился за своего старого друга, генерала-фельдмаршала Апраксина, Алексей Петрович Бестужев.
– Старый конь борозды не испортит...

– Но и глубоко не пашет, - хихикнул Воронцов.

– Что ему там, в пятнашки, что ли, играть?
– широко улыбнулась императрица, сняв общее напряжение.
– Все когда-нибудь старыми сделаемся.

Степан Федорович Апраксин устраивал практически всех, поскольку благодаря своему благодушию и незлобивому нраву почти никогда ни с кем из высоких сановников не ссорился, дружбу водил, как с канцлером Бестужевым, так не чурался и братьев Шуваловых. И хотя ему давно перевалило за полсотни годков, он оставался бодр и подвижен, правда, страдал тучностью из-за особого пристрастия к чревоугодию и винопитию. Но петербургское общество благоволило старому служаке, редко показывающемуся в столице, но если уж он приезжал, то закатывал по этому случаю такой бал, о котором потом вспоминали едва ли не целый год, восхищаясь хлебосольством Апраксина, пышными фейерверками, обильными столами.

Сойдясь на его персоне, и решив, посылать ли Фридриху посланца с объявлением о начале военных действий, совещаться закончили, облегченно вздохнув, как будто наконец сбросили с плеч тяжелую ношу, что тяготила всех долгие годы. Больше всех радовался канцлер Бестужев, не подозревая, как плохо скажется именно на нем принятое сегодня решение.

16

В Сенате уже через неделю разобрали дело о злом умысле Ивана Зубарева против государыни и единодушно приговорили его к казни через повешенье, как предателя и лазутчика. Бумагу с сенатским решением подали на подпись императрице, но она то ли за делами в связи с предстоящей войной, то ли по иной причине забыла про нее, отложив куда-то с прочими ежедневно поступающими бумагами, копившимися в ее кабинете не по дням, а по часам. Вскоре те бумаги служитель снес в специальный чулан, где они должны были находиться на всякий случай, ежели потребуется сыскать что-то важное. Но обычно такой случай наступал раз в сто лет, и... Иван Зубарев продолжал содержаться в остроге, всеми забытый и никуда не востребованный. Через одного из караульных ему удалось передать на волю весточку о помощи и милосердии, в которой он обращался к поручику Кураеву, моля в очередной раз выручить его из беды.

Гаврила Андреевич, прочтя записку от своего многострадального друга, хотел было сжечь ее и никогда больше не вспоминать, но что-то подсказало ему, что Иван может заинтересовать кого-то из высокопоставленных людей, вдруг да чем пригодится, и он направился на встречу с канцлером Бестужевым, прихватив с собой и зубаревское послание.

– Интересно все обернулось,- хмыкнул Алексей Петрович, брезгливо топорща губы и вчитываясь в каракули арестанта, - чуть ли не по его вине армию против Фридриха собираем, благое дело свершить готовимся, а он сидит в остроге, смерти ожидает.

– Жалко парня, по горячности собственной и глупости пострадал, попробовал заступиться за него Кураев.

– Глупости говоришь? Кто его заставлял на допросе все выкладывать? Мог бы и получше что придумать. Ладно, хоть про тебя смолчал.

– За то я ему премного благодарен.

– Еще бы, а то болтался сейчас на дыбе в застенке рядом с дружком своим. А?

– Какой он мне друг?
– удивленно пожал плечами поручик, -. Случайно встретились, только и всего.

– Не скажи-не скажи, то судьба вас вместе свела и, видать, дальше придется еще долго по жизни идти. Долг платежом красен. Тот купецкий сын нам изрядно помог, и теперь не дело для благородного человека в беде его оставлять, выручать как-то надо пленника из острога. Согласен со мной?

– Вам виднее, ваше сиятельство, - покорно вздохнул Гаврила Андреевич, хорошо понимая, что Бестужев просто так ничего не делает. Раз он решил вызволить Ивана Зубарева, значит, имеет на него какие-то свои планы, и спорить или разубеждать канцлера не имело смысла: от своего он не отступит, не таков человек.

– Повезло этому сибиряку, что матушка-императрица у нас - женщина забывчивая, и за делами своими о нем не вспомнит. Это можно как перст судьбы, опять же, расценить. Коль так все складывается, то сам Бог велел помощь ему посильную оказать.

– И куда же он денется, когда из острога освободится? В прошлый раз к прусскому королю в лапы угодил, а нынче, может, к шведам или австрийцам пожалует?
– криво усмехнулся Гаврила Андреевич, которого отнюдь не радовала перспектива опекать и дальше Зубарева, быть при нем нянькой, а добром это рано или поздно не кончится, и тот опять попадет в какую-нибудь переделку.

– Вот-вот, чтоб ничего подобного более не случилось, и свезешь его обратно в Сибирь. Может, там он до поры до времени отсидится, а как понадобится, то будем знать, где его найти. Документы новые справишь купецкому сыну, человека своего приставишь, чтоб приглядывал, и живи дале спокойно. Уразумел?