Отрешенные люди

– Своей ли волей пришел ты к нам?
– спросил мастер.

– Да...
– слабым голосом ответил тот.

– Признаешь ли ложу нашу за собрание высших и отмеченных судьбой людей?

– Признаю...

– Согласен ли исполнять волю старших над тобой?

– Согласен...

– Сможешь ли жизнь свою посвятить общему нашему делу во имя торжества разума человеческого, во имя истины?

– Постараюсь посвятить всю жизнь...

– Признаешь ли всех членов нашей ложи за братию свою?

– Признаю...

– Поклянись же служить до последнего издыхания делу нашего братства, и если нарушишь сию клятву, то согласен лишить себя жизни.

– Клянусь, - прошептал испытуемый и без чувств рухнул на руки стоящих сзади масонов.

Однако мастер ничуть не смутился, а продолжил ровным и твердым голосом, указывая на потерявшего сознание испытуемого:

– Видите, любезные братья, этот адепт пришел с открытым сердцем и чистой душой, чтоб служить делу разума и света. Согласны ли вы на то, чтоб принять его в наше братство?

– Быть тому!!!
– вскричали все сразу и юношу унесли куда-то.

Следующий желающий быть принятым в масонскую ложу держался более мужественно, и его подвергли более продолжительным испытаниям: подносили к ладони горящий факел, заставили пройти под скрещенными шпагами, а под конец положили в обитый пурпурным материалом гроб и задвинули крышку, спросив, не пожелает ли он, пока не поздно, отказаться от своего намерения. Наконец, и он был принят в масонское общество. Потом все отправились в просторную столовую, где их ждали обильные кушанья и запотевшие бутылки с вином. Тут всем было позволено снять с лиц черные повязки, и Кураев увидел множество знакомых лиц, но не подал и вида, не желая проявить бестактность.

– Ну, как тебе наше собрание?
– с гордостью спросил его граф Чернышев, когда они уже затемно уселись в карету, чтоб добраться до столицы.

– Честно?
– повернулся Гаврила Андреевич к нему.

– Конечно, а как иначе.

– Не обидишься?
– переспросил для верности Кураев.

– С чего я должен буду обижаться, - старался придать своему голосу спокойствие Чернышев, но легкое дрожание выдавало его.

– На мой взгляд, все это на ярмарочный балаган походит, - насмешливо выговорил Кураев.

– Думай, что говоришь, поручик, - подпрыгнул на сидении Чернышев.

– Я всегда думаю, граф, - не меняя тона, ответил Гаврила Андреевич, - а не думавши, не говорю.

– Понимаешь ли ты, что коль я сообщу о том братьям по ложе, то тебе не поздоровится?

– Жизни лишите, что ли?
– угроза никак не подействовала на поручика.

– Всякое может случиться, - неопределенно ответил Чернышев, - но учти, у нас руки длинные, везде найдем и достанем.

– А чего меня искать? Вот я, здесь, бери хоть сейчас.

– Перед тобой открываются изумительные перспективы, - попробовал зайти с другой стороны граф, - ты сможешь легко продвигаться по службе, спокойно путешествовать, везде тебе будут оказывать помощь и покровительство, учти, во всех просвещенных странах существуют общества, подобные нашему, и мы связаны с ними. Со временем тебе сообщат тайные слова, которыми ты сможешь воспользоваться в любом ином государстве, тебе будут в определенных случаях оказывать материальную помощь, наконец, ты всегда в случае грозящей опасности можешь обратиться к нам, и тебя не оставят одного. Подумай, Гаврила Андреевич.

– Уже подумал. За чинами, как тебе известно, не гонюсь, денег, сверх получаемых мной, не трачу, а что до врагов, то у кого их нет. Справлюсь с божьей помощью.

Они уже въехали в город и долго молчали, каждый думая о своем. Кураев из увиденного им на тайном собрании, понял, что за кажущейся поддержкой членам ложи будет выставлено обязательное правило подчинения старшему, выполнения всех приказов. Сегодня могут предложить кого-то выследить, завтра потребуют огласить содержание тайной депеши, которую член ложи по службе вез куда-то, а там... и до неповиновения государыне недалеко. Нет, давши одну присягу на верность, вторая явится нарушением первой, а потому, лучшее для него - не вступать в тайное общество, оставаясь честным перед самим собой.

Дома слуга передал ему записку от графа Бестужева-Рюмина, где он просил срочно и не мешкая приехать к нему. Делать было нечего, и он велел заложить коляску и вскоре уже подъезжал к неосвещенному дому канцлера. Уже возле самых ворот к нему на подножку вспрыгнул какой-то человек и, прежде чем поручик успел схватиться за шпагу, тихо проговорил:

– Надвиньте шляпу поглубже на глаза, а то на той стороне, - он кивнул, - соглядатаи стоят. Граф послал меня вас встретить.

"Что за черт, и здесь маскарад", - выругался про себя Кураев, но сделал так, как просил его незнакомец.

Канцлер ждал его в своем кабинете, освещенном ярким пламенем от камина. Сам граф был в длинном атласном халате, в черной шапочке и низко склонился над какими-то порошками, которые ссыпал в большую стеклянную колбу.

– Прошу прощения, - кивнул он поручику, - садитесь, и подождите несколько минут, пока я закончу свой опыт.

Кураев безмолвно устроился подле камина и с интересом стал следить за канцлером, который взял колбу в руки, долил в нее какую-то бурую жидкость и закрепил над горящей спиртовкой, принялся ждать. Жидкость вскоре забурлила и неожиданно окрасилась в огненно-желтый цвет. Граф быстро снял ее с огня и осторожно слил в узкую пробирку через стеклянную воронку с фильтром.

– Почти получилось, - довольный, сообщил он, встряхивая пробирку.

– Не философский ли камень, случаем, искать изволите, ваша светлость? шутливо поинтересовался Кураев.

– Чего это вдруг?
– глянул на него канцлер.
– Что я, братец, на дурня похож? Пущай там, в Европах, безумцы всякие его ищут. Мое же занятие просто и безобидно - исследую свойства различных веществ, которые наши горе-медики используют при лечении больных. Сам-то я у них лечиться не рискую и вам не советую, у меня на всякие такие случаи свои лекарства имеются. Ладно, о том в следующий раз поговорим, а сейчас рассказывайте, что вы узнали на тайном собрании.

– Вы и об этом извещены?
– брови у Гаврилы Андреевича невольно поползли вверх.

– Забываешь, какая у меня должность, голубчик. Мне и положено первому в государстве обо всем знать. Говори, говори давай, - нетерпеливо тряхнул он головой и потянулся к своей музыкальной табакерке.

– Так слово с меня взяли, граф, мол, никому открываться не должен, кроме собратьев, которые там присутствовали.

– Вон оно что, - пробормотал Алексей Петрович и быстро прошел к своему столу, поковырялся с замком и извлек из ящика какую-то бумагу, и с ней в руках подошел к поручику, - читай, - приказал ровным голосом.