Отрезок пути

А это даже забавно. Если после допроса Кэрроу у большинства присутствующих не сложилось впечатление, что она клевещет и наговаривает, то я – Мерлин собственной персоной.

После сестрицы выступает братик. Твердит он практически то же самое, только держится уверенней, путается меньше и меня в разрушении Стоунхенджа не обвиняет. В целом же показания совпадают – и Северус у него фанатик почище Беллатрикс, и память он нам стирал по тридцать раз на дню, и Дамблдор в Астрономической башне чуть ли не на коленях перед ним валялся. Куда там Волдеморту до этого изверга. Правда, той женщине все-таки удается запутать и его:

– Вы утверждаете, мистер Кэрроу, что Северус Снейп изо дня в день очень жестоко пытал студентов. Как же он их пытал, если они, по вашим словам, на следующую же ночь снова нарушали режим, портили имущество и бегали по всей школе? Темные искусства требуют длительного времени на восстановление, вам не кажется?

– Э-э-э… ну, он мне не докладывался, как именно их пытал… Но он их пытал!

– Допустим. Но с чего вы взяли, что эти пытки были очень жестокими, если студенты после них спокойно возвращались в гостиные и, судя по тому, что вы говорите, чувствовали себя вполне комфортно?

– Хм… наверное, он специально так делал, чтобы потом снова их пытать!

– Спасибо, мистер Кэрроу.

Следующими допрашивают остальных Пожирателей смерти, которым удалось выжить. Все они гнут одну линию. Интересно, у них в Азкабане есть возможность общаться? Раньше такое, кажется, было невозможно, но сейчас там, наверное, все по-другому. Во всяком случае, их показания похожи на сговор.

А вот сам суд становится все больше похожим на фарс. Если бы не легкое беспокойство, мелькающее на лице у Кингсли всякий раз, как брюнетка берет слово, я бы решил, что он заранее с ней договорился. Тем не менее, со стороны зрителей все чаще раздаются смешки, да и некоторые члены Визенгамота, похоже, едва сдерживаются. Есть, впрочем, и те, которые сидят с каменными физиономиями, так что невозможно понять, вызывают у них сомнения показания Пожирателей или совсем наоборот.

Наконец, авроры вводят в зал суда Люциуса Малфоя. Не сомневался, что и до него дело дойдет. Все взгляды тотчас же устремляются в сторону его жены и сына. Миссис Малфой никак не показывает волнения, не двигается с места и почти не меняется в лице, только надменно вскидывает голову, всем своим видом давая понять, что ей глубоко наплевать, кто и что о них думает. Но по отчаянным глазам не так уж сложно прочесть, чего ей это ст'oит. Такая выдержка, определенно, заслуживает аплодисментов. Драко в этом смысле не настолько талантлив. Он бы, наверное, вскочил, если бы Тори, сидящая прямо над ним, не наклонилась вперед, не положила руки ему на плечи и не прошептала на ухо что-то успокаивающее.

С одной стороны, взгляд у Малфоя-старшего не такой затравленный, как в день битвы. С другой же стороны, выглядит он скверно: волосы тусклые, щетина, лицо какое-то серое. Еще бы – второй раз человек в тюрьме. Пусть и без дементоров.

– Мистер Малфой, что вы можете сказать о Северусе Снейпе как о Пожирателе смерти? – спрашивает Кингсли.

Малфой несколько долгих секунд смотрит на него неуверенно, затем кивает, точно на что-то решившись, и со спокойной обреченностью тихо произносит:

– Ничего.

– Простите? – Кингсли сдвигает брови.

– Ничего, господин министр, – повторяет мистер Малфой громче и тверже. – О Северусе Снейпе как о Пожирателе смерти я ничего не могу вам сказать. Прошу извинить.

– Но… – на лице министра на мгновение появляется растерянное выражение, – что-то о нем вы сказать можете?

– Бесспорно. Северус Снейп спас жизнь моему сыну и поддерживал мою жену, пока я был в Азкабане. Это все, господин министр, – сообщает он и закидывает ногу на ногу с таким видом, словно сидит в мягком кресле, обитом шкурой рэйема, а не в этом образчике мебельного антикварного садизма.

Члены Визенгамота переглядываются и перешептываются. Наверняка многие из них присутствовали на судах после Первой войны, и прекрасно помнят, что в то время Малфой сумел выйти сухим из воды. Этот отказ давать показания совсем не в его стиле. В нашем секторе тоже слышны перешептывания. А вот мои губы сами собой расползаются в улыбке. Очень благородный поступок. Который, если немного подумать, больше похож на ставку. В конце концов, сейчас ведь не его дело рассматривается. Но ему тоже понадобятся свидетели. Надеюсь только, что у авроров хватит ума изолировать его от остальных заключенных.

– У Визенгамота есть к вам еще несколько вопросов, мистер Малфой, – веско замечает усатый волшебник.

– Визенгамот волен задавать мне столько вопросов, сколько посчитает нужным, – отвечает мистер Малфой. – Однако я вынужден предупредить, что отвечать на них не стану. Насколько мне известно, по закону я имею на это право.

– Разумеется, мистер Малфой, – подтверждает Кингсли и дает знак аврорам.

Малфой с достоинством удаляется в сопровождении конвоя. Видит Мерлин, эта семейка нравится мне все больше и больше! При всех недостатках есть в них что-то такое, что все остальные, включая меня, вряд ли когда-нибудь смогут понять до конца. Разве только Северус. Возможно, поэтому он и относится к ним так неплохо.

Следом за Люциусом Малфоем на допрос вызывают его супругу. С ней Кингсли, наученный горьким опытом, ведет себя иначе и первым делом спрашивает о школьных годах и о том, как складывались ее отношения с Северусом с тех пор и до настоящего времени. То ли из-за постановки вопроса, то ли по каким-то другим причинам, но миссис Малфой оказывается более словоохотливой, чем супруг, и сообщает, что в школе с Северусом, конечно, не дружила – разница в возрасте у подростков всегда особенно заметна – но питала некоторую симпатию к хмурому мальчишке, который всегда держался обособлено и никогда не лез за словом в карман, из-за чего и оказывался то и дело в больничном крыле. На вопрос все той же брюнетки, почему это происходило, следует спокойный ответ:

– Когда людям нечего ответить, они применяют силу.

Затем она рассказывает о том, как они общались после окончания школы и после войны. При этом старательно избегает каких-либо упоминаний о Волдеморте и о самой войне, а говоря о школьных врагах Северуса, просто мимоходом сообщает, что «сверстники его недолюбливали», хотя уж точно не может не знать, кем именно были эти сверстники. Вот не удивлюсь, если о матери Гарри она тоже знает – все-таки женщина, у них на такие вещи чутье особое.

Через некоторое время Кингсли все это надоедает:

– Миссис Малфой, это правда, что Северус Снейп дал вам Непреложный обет?

– Да, господин министр.

– В чем он заключался?

– Как вам, безусловно, известно, господин министр, Темный Лорд приказал Драко убить Альбуса Дамблдора, – дрогнувшим голосом отвечает миссис Малфой. – Я не могла допустить этого, поэтому решила попросить о помощи Северуса.

Я прикусываю губу и стараюсь никак не показывать удивления. Он ни слова не говорил мне о Непреложном обете. Это ничему не противоречит, и даже как-то на него похоже, но на всякий случай лучше сделать вид, что мне давно о нем известно.