Отрок (XXI-XII)

–  Но, все равно же, чужому продать нельзя будет.
– Язык так и чесался послать Осьму с его коммерцией куда подальше.
– Что за два года изменится?

–  Э, хозяин, за два года много воды в Пивени утечет, всякое случиться может. Но я столько ждать не могу, мне семейство перевезти сюда надо. Я, что предлагаю: купчую я подпишу с тобой, силы она пока иметь не будет, а жить в том доме я буду, как бы по указу сотника. Это можно, я узнавал. Через два года купчая вступит в силу, но знать об этом никто не будет - живу себе и живу. А еще сколько-то времени пройдет, так никто и не задумается - привыкнут.

–  Дед в курсе?

–  Что?

–  С дедом ты это все обговорил?

–  А как же? Он так и указал: продаются только постройки, другое имущество, холопы, пашенные земли, разные угодья - все тебе. Так я и не претендую, холопы - дело наживное.

–  Слушай, Осьма. Вот, ты сюда семью перевезти собираешься… Представь себе, что кто-то их по дороге из Суздаля перехватит так, как ты наших изгоев предлагаешь перехватить. Как это тебе?

–  Ну, во-первых, я из Ростова, а не из Суздаля. Во-вторых семья у меня уже в Турове. А в-третьих… чего ты хочешь-то? Тут уж, куда не кинь, везде клин. Для изгоев легкой судьбы не бывает. Самое лучшее, если в холопы угодят, но могут разбойникам попасться или зверью. Могут просто с голоду помереть или от болезни, но это долго, раньше до них кто-нибудь добраться успеет. Совесть тебя мучает? Ну, возьми их к себе в крепость! Только тогда каждый день жди: либо нож в спину, либо яд в еду. Я их судьбу менять не предлагал, я предлагал на их беде нажиться.

–  Что ты сказал? Ты что, б…дь, сказал…

–  Уймись, парень…

–  С-сволочь, это ты мне… - Мишка сел на постели, перед глазами поплыло, преодолевая тошноту он сунул пальцы в рот и высвистал сигнал: "Тревога, все ко мне!".

–  Стой, ты что делаешь, парень!

–  Ур-рою, падла… - Мишка попытался опереться рукой на край постели, но ладонь соскользнула и он свалился на пол.
– Не прикасайся ко мне!

Не обращая внимания на мишкино сопротивление, Осьма подхватил его и уложил обратно.

–  Да что ж ты творишь, парень? Разве ж можно так?

Мишка снова попытался свистнуть, но рот наполнился тягучей слюной и у него ничего не получилось.

–  С-сука брюхатая, сейчас ты у меня наживешься…

За дверью послышался топот ног и дедов командный рык:

–  Стоять! Я кому сказал? Всем назад, я сам разберусь!

–  Я тебе разберусь, старый хрыч!
– Возник на фоне общего шума голос Настены - Совсем очумели мужики. А вы чего здесь? В кого стрелять собрались? Пошли вон!

Что- то пробубнил молодой голос, кажется, Дмитрия, в ответ снова рыкнул дед:

–  Он старшина, а я сотник! Вон отсюда!!!

Мишка снова, уже понимая, что дед никого к нему не допустит, попытался свистнуть, но Осьма прижал его руки к постели, потом обернулся к двери и закричал:

–  Коней Агеич, да зайди ты, наконец, не уймется никак твой Лис!

Вместо деда в горнице появилась Настена.

–  А ну, отпусти парня!
– Рявкнула она на Осьму.
– Прочь руки!

–  Да он сам же себе навредит, гляди, как его корежит.

–  Не навредит!
– Настена обернулась назад и кого-то там схватила.
– А ну, поди-ка сюда!

Мишка от изумления даже забыл о тошноте - Настена тащила деда в горницу за бороду!

–  Вы что тут устроили? Я что, вас все время в разум возвращать должна?

–  Да отпусти ты, дурища!
– Дед безуспешно пытался высвободить бороду из пальцев Настены.
– Ох, Ядрена М-м-м…

Настена коротко двинула свободной рукой и дед скрючившись, начал оседать на пол.

–  Я тебя отпущу! Я тебя так отпущу - неделю в нужнике ночевать будешь!
– Лекарка выпустив бороду деда, повернулась к Осьме.
– А ты, торгаш…

Осьма не стал дожидаться продолжения и подхватив лавку, многозначительно подкинул ее в руках, перехватывая для удара. Мишка заскреб пальцами по стене пытаясь дотянуться до висящего над постелью пояса с оружием.

–  Все!!! Хватит!!!
– Заголосил с пола дед.
– Остановитесь все!!! Михайла, лежать! Осьмуха, оставь лавку, не тронет тебя никто! Настька! Ядрена Матрена, Настька, встать помоги. Размахалась, понимаешь, меня лошадь так не лягала.

–  Что случилось?
– Донесся голос матери.
– Корней Агеич, что с тобой?
– Вторил ей голос Листвяны.

–  О, Господи!
– Взвыл дед.
– Вас только тут не хватало! Настена, Христа ради, уведи их! Все уже, никто никого не тронет.

Лекарка подозрительно оглядела присутствующих и неожиданно подчинилась деду.

–  Анюта, Листя, пошли отсюда.

–  Да что у вас тут…

–  Пойдем, пойдем.
– Прервала мать Настена.
– Мужики дурью маются. Пойдем, там поговорим.
– Лекарка подхватила мать и Листвяну под руки и повлекла в сторону сеней.
– Пошли, бабоньки, парнишек успокоить надо, а то они за самострелы похватались, долго ли до беды…

Осьма проводил женщин взглядом, шумно выдохнул, поставил лавку на пол и протянул руку деду.

–  Вставай, что ли, Корней Агеич.

–  Да пошел ты, Осьмуха… Ох, Ядрена Матрена. Лекарка, а дерется, как Бурей. Знает, ведь, в какое место двинуть, жаба.

–  Д-а-а, грозна бабища.
– Согласился Осьма.
– Я думал, грознее вашей Алены никого и нет. А эта… ну, надо же…

–  Кхе! Ты еще не видал, как она, на пару с Лаврухой зубы больные рвет! Вот, где ужас-то! Лавруха клещами зуб ухватит, а она ка-ак даст в лоб! Только искры из глаз. А Лавруха хрясь зуб изо рта… - Деда аж передернуло от жутких воспоминаний.

Мишка, после второго за день эмоционального срыва, лежал в совершенной прострации. Дед с Осьмой еще о чем-то говорили, даже, кажется, немного посмеялись, ему было все равно, он закрыл глаз и погрузился в тупое бездумье. Осьма что-то рассказывал про лекаря-пьяницу, который лечил его в Юрьеве после ранения, полученного в схватке с чудью. Кажется, юмор ситуации заключался в том, что лекарь, с пьяных глаз, принял Осьму за роженицу и обозлившийся приказчик Осьмы поволок его протрезвляться в проруби, чуть при этом не утопив. Протрезвев лекарь очень ловко зашил широкую рану от лезвия рогатины, но на следующий день ничего не помнил и последними словами ругал неумеху, зашившего плечо вкривь и вкось, авторитетно заявляя, что таким лекарям надо руки обламывать, а еще лучше душить их в колыбели, чтобы потом не возиться.

Дед в ответ поведал душераздирающую историю о том, как Бурей доставая рыбью кость, застрявшую в горле у одного из обозников, ненароком сломал локтем нос не вовремя подсунувшемуся другому обознику.

Похоже, оба собеседника чего-то ждали, развлекая друг друга медицинскими анекдотами. Голоса скользили по краю мишкиного сознания, не вызывая никакой реакции и превращаясь постепенно в "белый шум". Ни малейшего желания выбраться из этого "сна наяву" у Мишки не возникало. Наоборот, он ощущал удовлетворение оттого, что не надо ни о чем думать, ни о чем беспокоиться, ни на что реагировать. Нет, ничего вокруг нет: ни гнусного циника Осьмы, ни посланных на смерть или рабство женщин и детей, ни деда с его непомерными требованиями, ни Листвяны с ее интригами, ни предшественника с матерным посланием, ни Первака, ни иеромонаха Иллариона, ни людей в маскхалатах, ни… Пошли они все в самые разнообразные места.