Отрок (XXI-XII)

–  И что?

–  Ну, пришлось отрезать немного…

–  Сколько это - "немного"?

Мишка опять полез щупать ухо и опять получил шлепок по руке.

–  Не трогай! Как бы еще кусок отрезать не пришлось. Да ты не бойся, Минь, под волосами не видно будет.

–  Эх, молодежь, молодежь. Только б вам резать.
– Тоном старого доктора из не менее старого анекдота, проворчал Мишка.
– Юль, вон там воск лежит, дай-ка мне кусочек.

Размяв воск в пальцах он вылепил из него некое подобие ушной раковины.

–  Показывай, сколько отрезали?

Юлька немного поколебалась, потом несколькими движениями отщипнула задний край.

–  Мать честная! Эльф!

–  Что?
– Непонимающе переспросила Юлька.
– Какой эльф?

–  У латинян сказка такая есть - про лесных людей. Они такие же, как люди, даже детей могут от людей рожать, только уши у них заостренные, как у зверей.

–  А-а. Ну, у тебя только одно ухо заострилось.

–  Так у них полукровок так и называют - полуэльфы.

–  Трепач. У него, чуть не пол уха сгорело, а ему все хаханьки.
– Лица Юльки Мишка не видел, потому, что она, как раз, накладывала ему повязку, но по голосу чувствовалось, что лекарка улыбается.
– Ты и на собственных похоронах шуточки шутить будешь?

–  Ага! Приходи, посмеемся.

–  Дурак!

–  Правильно! Дед Корней так и сказал: "Одна половина бунтует, другая половина с ума сошла, остальные - в жопу раненые". Ранен я совсем в другое место, в бунте замечен не был, так что, выходит, сумасшедший.

–  Хватит!
– Решительно заявила Юлька.
– Шутки шутками, а Роська твой до горячки доигрался - в жару лежит. Ты думаешь, мать сюда на морду твою шпаренную любоваться пришла? Она с Роськой сидит, а попа, дружка твоего, за волосья с крыльца стащила. Приперся! Сам одной ногой в могиле стоит, и парня туда же тащит!

–  Да ты что?

–  То! И тетка Варвара чуть не померла. Вам, дуракам, смешно - стрелу в задницу поймала, а того не знаете, что там кровяная жила проходит. Порвать ее - смерть, нету способа такие раны лечить. Ефим, дурень, стрелу дергал, как морковку из грядки, а стрела-то от шлема отскочила - кончик погнутый! Разворотил, когда вытаскивал, так, что Варвара чуть кровью не изошла. Еще бы на волосок в сторону и все - порвал бы жилу кровяную. Правильно его твои ребята отлупили - чуть собственную жену по дури не угробил.

–  Ну, Варвара тоже хороша! Любопытство ее когда-нибудь угробит - вечно ей все новости раньше всех надо знать… А остальные ребята мои как?

–  Про Гришу тебе уже сказали?

–  Да. Царствие ему Небесное.
– Мишка перекрестился, Юлька даже и не подумала.
– С Роськой все понятно, вернее, ничего непонятно. Как думаешь, выкарабкается?

–  Не знаю, горячка от запущенной раны… хуже нет.

"Эх, пенициллину бы сюда, а так… У них же почти никаких средств для борьбы с сепсисом, а Роська еще и в депрессию впал. Совсем хреново".

–  Ладно, будем надеяться.
– Мишка в упор посмотрел на лекарку и отчетливо произнес, снова осеняя себя крестом: - Бог милостив.

–  Помолись, помолись.
– Юлька скептически покривила рот.
– Только не вздумай, как Роська, сутки напролет в церкви корячиться. Возись потом с тобой.

–  Не буду. Как остальные раненые?

–  Яньке Бурей шею вправил, уже и не болит. У Марка плечо еще немного опухшее, правой рукой нескоро свободно шевелить сможет. Серьке палец на ноге пришлось отнять, на костылях прыгает.

–  Что? Даже на пятку наступать не может?

–  А ты думал? Ступня - такая вещь… Потом-то ходить нормально будет, а пока - на костылях.

–  Говорят, ты около меня три ночи просидела.
– Мишка осторожно взял Юльку за руку.
– Спаси тебя Христос, Юленька, который раз ты уже меня спасаешь… и ребят моих, тоже.

–  Да, ладно тебе… - Юлька смущенно потупилась, на щеках заиграл румянец.
– Такое, уж, у нас дело - лекарское. А, зато, я Серьке палец отнимали, я половину дела сама сделала, мама только присматривала!

"Едрит твою… Ну и герл френд у Вас, сэр Майкл! Тринадцать только в октябре исполнится, от живого человека кусок отхряпала, а радуется, как будто ей новое платье подарили! Сумасшедший дом, что б мне сдохнуть! А… А, вот возьму и уговорю мать Юльке платье сшить, такое же, как у сестер. И вальс танцевать научу! И вообще: закатим бал по случаю новоселья Воинской школы, и танцевать буду только с ней одной, пускай все святоши удавятся!

Вообще- то, надо бы ее похвалить, вон как радуется. Что б такое сказать, вроде комплимента? Блин сразу и не придумаешь, больно уж повод специфический. Ну и ладно, в определенных случаях комплимент вполне успешно заменяется доброжелательной заинтересованностью".

–  Так ты что же, скоро уже и сама сможешь, без материной помощи?

–  Еще долго не смогу.
– Юлька тоскливо вздохнула.
– Тут ведь не только правильно отрезать да зашить требуется. Надо еще и так сделать, чтобы у больного сердце от боли не зашлось, а я пока не могу.

–  Как же так? Ты, когда моих ребят на дороге лечила, они вообще боли не чувствовали.

–  Боль, Минь, разная бывает, настоящей, самой страшной ни ты, ни твои ребята еще и не чувствовали. И больные тоже разные бывают. Ребята твои мне легко поддались, а для взрослого мужика я не лекарка, а девчонка сопливая, он мне не верит, а значит и наговору моему не поддастся.

"Да, с анестезией у ЗДЕШНЕЙ медицины проблема, и еще лет семьсот эту проблему решить не смогут. Под нож лучше не попадать. Слава Богу, Максим Леонидович обещал, что я умру здоровым, видимо, руки-ноги в погребении были в полном комплекте и следов переломов не наблюдалось. Что еще можно определить по старым костям? Не знаю, но и сказанное утешает".

–  Минь.
– Заговорила вдруг Юлька каким-то непонятным тоном.
– Как только полегчает, уезжай-ка ты побыстрее в сою школу, не болтайся в селе.

–  Юль, ты чего?

–  Мужики на тебя сильно злятся, говорят, что Коней стаю щенков на людей натаскал, а ты в той стае вожак. Утром сход был, Корней указывал: кого изгнать, кого оставить. Устинья - жена Степана-мельника - и Пелагея - невестка его, дочь Кондрата - тебя прилюдно прокляли. Устинья совсем ума лишилась, шутка ли - муж и все три сына убиты. А у Пелагеи муж, брат и отец. Бурей их обоих оглушил, прямо кулаком по голове, а мужики раскричались, говорят, Корнея хватать начали… может и врут. Там же Лука Говорун и Леха Рябой со своими десятками конно и оружно были. И твоих три десятка Митька привел, верхом, в бронях с самострелами. Так что, вряд ли кто-то решился рукам волю давать, но горячились сильно. Данила прямо на копье Луке кинулся, рубаху на груди рванул, кричит: "Бей, все равно не жить!".