Отрок (XXI-XII)

Яви дивную милость Твою, Спаситель уповающих на Тебя.

От лица нечестивых, нападающих на меня, - от врагов души моей, окружающих меня.

Мишка в упор уставился на беззвучно шлепающего губами Никифора, изображавшего произнесение слов молитвы.

Они подобны льву, жаждущему добычи, подобны скимну, сидящему в местах сокрытых.

Никифор вильнул глазами в сторону и вдруг, как-то совершенно по-мальчишески, прижатыми к бокам локтями подтянул штаны, тут же жутко смутившись от неуместности произведенного действия.

От людей - рукою Твой, Господи, от людей мира…

Мишка повернулся к Пашке и вперился взглядом в его растерянную рожу.

… Сыновья их сыты, и оставят достаток детям своим.

Пашка, казалось, был готов удариться в бега, во всяком случае, сдвинулся так, чтобы заслониться от Мишки телом матери.

А я в правде буду взирать на лице Твое; пробудившись буду насыщаться образом Твоим.

–  Аминь!

Похоже, необходимый эффект был достигнут. Сценарий Никифора сломан, сторона обвинения приведена в некоторое замешательство. Можно было попытаться взять инициативу в свои руки.

–  Ваша честь!
– Мишка снова поклонился деду.
– Негоциант Никифор из Турова, сослался на обычаи пращуров наших. Конечно же, все мы память и обычаи предков чтим! Но суд наш правит княжеский сотник, а потому: может ли он судить иначе, нежели по Русской Правде князя Ярослава Владимировича Мудрого? Если я ошибаюсь - прости великодушно, если я прав - прошу указать негоцианту Никифору на его ошибку.

–  Кхе! Никифор, ты ж, ведь, не супротив Русской Правды?

–  Как можно! Винюсь, Корней Агеич, оговорился!

"Браво, сэр, обвинение поставлено в положение оправдывающегося! Дура лекс Эт лекс! Продолжаем!".

–  А в Русской Правде сказано: "В смерти волен только князь". Если ты Никифор Палыч говоришь о казни, значит, этому судии не доверяешь и хочешь, чтобы дело разбирал князь?

–  Да о какой казни? Ребенок же! Михайла, ты чего несешь?

–  Десятник Андрей!
– Настырно поправил Мишка.

–  Э? Да, десятник Андрей. Никакой казни, и к князю незачем… Подумаешь, мальчишки подрались. Чего там князю разбирать? Если к князю со всякими пустяками ходить…

–  Значит, пустяки, мальчишки подрались?

–  Ну, да… это самое… Нет! Один-то мальчишка - холоп, а второй - мой сын! Дело, конечно, не для княжьего суда, но… Я хозяин, мой холоп провинился, я и сужу. То есть, Корней Агеич. Ты меня не сбивай, Мих… Андрей!

–  Хорошо, дело для княжьего суда мелкое. Но все же достаточно серьезное, чтобы обращаться к княжьей власти в лице сотника. Так?

–  Да нет же! Корней Агеич, как старший мужчина в семье…

–  Значит, суд - чисто семейный?

–  Ну, да! Мой холоп провинился в доме, чужие люди не замешаны. Да! Суд - семейный!

–  Тогда какой разговор о том, чтобы гостей лишать достояния и гнать? Или мы не родственники? Или родственникам, без ущерба для хозяина, нельзя твоим людям на их неверное поведение указать? Приказчику дозволено грубить родне, а родственникам молчать? Если приказчик важнее нас, то что ж ты его за этот стол не усадил?

– Мишка указал рукой на стол, за которым восседал дед.

–  Ты что несешь, Михайла? Ты как… - Никифор в замешательстве сдвинул шапку на затылок и растерянно уставился на деда выпученными глазами.

–  Десятник Андрей!
– Снова поправил Мишка.

–  Да перестань ты! Что ты из меня дурака делаешь. Молчит твой Андрей, это все ты…

Немой сердито топнул ногой и уставившись на деда, ткнул указательным пальцем в Никифора. Дед все это время сидевший молча, величественно олицетворяя правосудие, выслушивающее прения сторон, а на самом деле (и Мишке было это заметно) чем-то сильно обеспокоенный, отреагировал с подобающей его положению решительностью. Снова хлопнул по столу ладонью и заорал:

–  А ну тиха-а-а! Молчать всем! Михандрей! Тьфу! Михайла, объясни толком: чего Андрей хочет? Чего он крутит-то?

–  Десятник Андрей, желает точно знать две вещи. Первая - какой у нас суд: княжий или семейный? Это мы уже выяснили - семейный. Вторая - кто мы здесь - члены семьи, или нежеланные гости? Если члены семьи, то о каком изгнании и лишении достояния идет речь? Если же гости, то почему гостя посадили судить самого себя?

Никифор что-то хотел сказать, но дед раздраженно махнул на него рукой и дал разъяснения сам:

–  Суд - семейный! Чужих людей здесь нет! Холопы у тебя Никифор распустились: на племянников твоих так наезжают, что ножами отмахиваться приходится! Неудивительно, что и пацан у них дурному научился! Всем все понятно?

"Однако! Лорд Корней тоже не лыком шит, еще немного и будем судить приказчика за нападение на племянников хозяина. Но почему Никифор-то так легко на мои подставы ведется? Не должен бы, он же купец, битый и крученый мужик. Или от неожиданности? И дед чего-то нервничает, вон, даже шрам на лице покраснел. А может, оба еще с бодуна не отошли?".

–  Так, - продолжил дед - теперь к делу. Отрок Павел! Кто твои слова подтверждать станет? Мать? А из мужиков некому? Ладно, становись рядом с матерью и помни: если соврешь - спрос с нее будет! Что тут было?

–  Минька…

–  Михаил!
– Поправил дед.

–  Ага, Михаил Петьку… ой, Петра ударил.

–  За что?

–  Просто так.

–  Просто так: подошел и, ни с того, ни с сего ударил?

–  Нет, мы ему предложили на кулачках подраться. Шутейно. А он сначала не хотел. А потом говорит: "Бей".

–  Ну, дальше!

–  А Петька… Петр не стал. А Михайла опять говорит: "Бей, а то я ударю". И ударил.

–  Дальше!

–  Дальше - повернулся и пошел.

–  И все?

–  Ну, мы… это… Мы на него сзади…

–  Вдвоем?

–  Да…

–  И что?

–  Он как-то так сделал, Петька сразу скрючился и упал, а на меня этот накинулся!

–  Кто этот?

–  Роська. Я упал а он… это, как его… Да не смел он меня трогать, холоп!

–  Бил?

–  Хотел, но Михайла не велел.