Отрок (XXI-XII)
Шрифт:
Сварога - Деда богов восхваляли,
Что ожидает нас.
Сварог - старший бог Рода божьего
и Роду всему - вечно бьющий родник,
что летом протек от кроны, зимою не замерзал,
живил той водою пьющих!
Живились и мы, срок пока не истек,
Пока не отправились сами к Нему
ко райским блаженным лугам.
Толпа притихла. Голос у старика оказался мощным, слова разносились над берегом реки, перекрывая истошные вопли девки.
И Громовержцу - богу Перуну, богу битв и борьбы говорили:
"Ты оживляющий явленное,
не прекращай колеса вращать!
Ты, кто вел нас стезею
К битве и тризне великой!"
О те, кто пали в бою,
Те, которые шли, вечно живите вы в войске Перуновом!
В толпе начали раздаваться женские причитания, а чей-то мужской голос вдруг подхватил языческую песнь:
И Свентовиту мы славу рекли,
Он ведь восстал богом Прави и Яви!
Песни поем мы Ему.
Монах замахал руками, указывая княжеским дружинникам на толпу, запрудившую берег реки. Пламя накрыло старика с головой, голос его умолк, но где-то среди людского скопища несколько мужских голосов продолжали:
ведь Свентовит - это Свет.
Видели мы чрез Него Белый Свет.
Вы посмотрите - Явь существует!
Мишка вдруг с изумлением услышал, что и дед Корней едва слышно выводит речитативом:
Нас Он от Нави уберегает -
Мы восхваляем Его!{{ Цитируется по книге "Мифы древних славян". Саратов, "Надежда", 1993 - 320 с., ил.}}
– Деда, дружинники идут, услышат!
– Плевать! Наши прадеды с этой песнью Царьград на щит брали, а теперь цареградские псы за нее на костер ставят! Эй, ты! Сюда смотри, задрыга, с тобой княжий сотник говорит! Чего распихался? Ты бы с половцами так воевал, а то нашел на кого переть - на баб!
Ретивый дружинник, разглядев золотую гривну, в спор вступать, на всякий случай, не стал, а двинулся в сторону, все так же покрикивая и пихая народ древком копья.
– Пошли, ребятки, нечего здесь больше смотреть, пошли… Никифор! Пошли, сейчас народ на торг возвращаться начнет, самое время.
– Корней Агеич, а, может, завтра?
– Никифор залез в сани и уныло разобрал вожжи.
– Настроения, что-то, нет никакого, да и угорское еще осталось…
– Нет, Никеша, ехать нам пора - загостились, да и снега вот-вот падут, успеть бы добраться. Пошли, пошли.
"Вот так! С этой песней на Царьград шли, а теперь за нее, по указке из Царьграда, на костер! Выходит, мы в первый раз Холодную войну еще в XII веке проиграли? Или еще в Х - при Владимире Святом? А в ХХ веке торжественно отметили тысячелетие этого проигрыша? Очуметь можно! А с чего, впрочем, чуметь? Празднуем же день независимости России от Советского Союза.
А я- то, придурок, Православный орден, Православный орден! Это что же Илларион во главе Православного Ордена может натворить? Он же всю Русь кострами заставит! Испанской инквизиции и не снилось. Нет, ребята, пулемета я вам не дам! Никаких Орденов! А что Вы можете, сэр, в шкуре пацана сопливого? Блин! Какой же я косяк сотворил, как теперь эту цареградскую сволочь останавливать? Нет, ну надо же такого дурака свалять, управленец гребаный, о чем ты думал? Опять понесло? Самый умный, всех развел, как лохов, все под мою дудку пляшут, а я выхожу -весь в белом. Весь в дерьме Вы выходите, сэр! Господи, да что ж теперь делать-то?".
– Михайла! Ты чего спишь что ли?
– Деда, а если Илларион и вправду сможет Православный Орден собрать? Он же
таких костров по всей Руси понаставит!– Ага, дошло теперь, чего ты ему наболтал?
– Деда, он же на нашу сотню глаз положил, собирается с нее Орден начинать!
– Как положил, так и отложит, мы - княжьи люди!
– решительно заявил дед.
– А ты, впредь, думай, прежде чем за отцом Михаилом каждое слово повторять!
– А может князю про Илларионовы замыслы донести?
– Незачем! Князь и так нашей сотни опасался, а станет еще сильнее. Илларион сам себе шею свернет.
– Как?
– Он здесь чужак. Ни земли, ни людей, ее населяющих, не знает и не понимает, а думает, что умней всех, что вокруг дикари, и с ними можно что захочешь делать. Земля его и сожрет - может, быстро, а может и медленно, но ему не жить! Сидел бы тихо, справлял бы монашескую службу, тогда бы жил, а если полез мир переделывать - не жилец! Вернется из нынешнего похода живой, считай - повезло, а если еще ума хватит понять, что голову в капкан сует - совсем счастливчик.
"Это же про Вас, сэр: "Самый умный, взялся мир переделывать" - портрет точнейший! Вы уже в который раз мордой об стол прикладываетесь? Не считали? И, заметьте, означенный конфуз неизменно приключается с Вами именно тогда, когда Вы себя шибко умным воображаете! Но как девка в огне кричала, до сих пор в ушах стоит. И старик этот…Петь на костре… Это ж, какую силу духа надо иметь, какую веру!".
– Чего примолк, Михайла?
– Тошно, деда. Епископ, он же не грек какой-нибудь, даже не болгарин. И своих - на костер!
– Царство мое не от мира сего, нет в нем ни эллина, ни иудея.
– Гнусавым голосом, видимо, передразнивая кого-то, процитировал дед.
– Верно я вспомнил?
– Верно. Ты, что, хочешь сказать, что для него "свои" - только православные христиане, а все остальные…
– Так и есть! Вернее, должно быть, а как там на самом деле?
– Дед махнул ладонью.
– Чужая душа - потемки.
– Иллариону тоже наших не жалко…
– Хватит!
– Сердито оборвал дед.
– Без нас все решится, а у нас своих дел полно: мне - сотню в порядок приводить, тебе - "Младшую стражу".
– Делай, что должен, и будет то, что будет…
– Вот, вот. А прямо сейчас ты что должен?
– Что?
– Мишка не сразу смог отвлечься от своих переживаний.
– А! Краску купить надо, я присмотрел уже…
– Дурак! У тебя родни полон дом, каждому подарок привезти надо! Да Юльку свою не забудь!
– Для Юльки у меня уже есть. В том ларце, который в скоморошьем возу нашли, жемчужное ожерелье было.
– Опять дурак! Ты что, жениться собрался? Проще подарок нужен, такой, чтобы показать - ты про нее и в стольном граде не забывал. И все! Не князь - жемчугами одаривать, меру знать надо!
– Тогда… Знаю! Там еще платки цветные были, даже шелковые.
– Во! В самый раз!
– Может, и сестрам - по платку?
– Третий раз дурак!
– Дед зло пристукнул кулаком по колену, видимо тоже не мог отойти от увиденного на берегу Струмени.
– Анне с Марией скоро замуж идти, а Евлампия еще в куклы играет, и всем - одинаковые подарки?
– Тогда, может быть, Анне ожерелье отдать?
– Во, начинаешь мыслить!
– Поощрил дед.
– Машке - отрез ткани, мать ей что-нибудь сошьет.