Отряд
Шрифт:
– Без Прошки?
– Приказчик задумался, наморщил лоб и сразу стал словно на пару-тройку лет старше, не безусым пятнадцатилетним юношей, а человеком опытным, много чего повидавшим, бывалым.
– Послушай-ка, - он вдруг вскинулся, - а кому это Прохор сегодня кланялся у соборной церкви?
– Кланялся?
– Митька задумчиво закусил нижнюю губу.
– Да черт его… Я и не видал, если честно. Постой-ка!
– Отрок вдруг хлопнул себя по лбу.
– А ведь ежели кланялся, то, может, бывшему своему хозяину, Платону Акимычу Узкоглазову?
– Логично.
– Иванко неожиданно насторожился.
– А ты его знаешь?
– Узкоглазова-то?
– Митька неприязненно скривился.
– Сам
– Хмырь, говоришь? И чего это наш Прохор в ночку сорвался? Ни с того ни с сего… Вроде, пока ехали, никуда и не собирался, - вслух рассуждал приказчик.
– А потом вдруг засобирался… Не после ли встречи?
А Прохор быстро шел к Вяжицкому ручью, время от времени проверяя спрятанные за пазухой деньги, аккуратно замотанные в тряпицу. Стемнело, улицы быстро пустели, и запоздавшие прохожие спешили поскорее добраться под защиту родных стен. Во всех российских городах - впрочем, и не только в российских - в ночную пору шалили разбойники, и Тихвинский посад - хоть и, собственно, не город - отнюдь не являлся счастливым исключением. Шалили, и еще как!
Вот и сейчас подвалила было троица мелких шпыней из подворотни, но, узнав в свете луны Прошку - знаменитого кулачного бойца, - тут же скрылись в первой попавшейся подворотне. Вот и ручей, узенький, грязный, рядом невысокая часовенка, вокруг - обнесенные изгородями дворы, десятка два. Кривоватые улочки, переулки… Где ж тут Собачье устье? Черт ногу сломит!
Прошка вдруг насторожился: показалось, будто кто-то осторожно крадется сзади. Парень сделал пару шажков - и замер. Ну точно, крадется, тать ночной! Ладно… Свернув на узенькую тропинку, идущую средь растущих по берегам ручья кустов, Прохор наклонился к воде, успев заметить черную, на миг отразившуюся тень… Ударил с охоткой, с разворота, наотмашь! Лишь слабый вскрик прозвучал в тишине, да еще всплеснула вода. Ага, вот тебе! Так и надо, покупайся! Утонуть не утонешь, мелко. В другое время Прошка, конечно, не преминул бы посмотреть на поверженного лиходея, но сейчас не до того было. Да и неохота - больно надо, берега тут скользкие, запросто можно и самому угодить в ручей. Ладно, пес с ним, с татем… Однако ж где тут нужный проулок? И спросить-то, как назло, не у кого. Кругом заборы, заборы - а за заборами глухо брешут псы. Э, вот, кажется, чья-то речь!
– Православные, Собачье устье где?
– останавливаясь у закрытых ворот, громко выкрикнул Прохор.
Тишина… Нет, вот ответили:
– Сюда, сюда заворачивай!
Подозрительный какой-то мужик… С чего бы это он за кустиком прятался? А в руках… Господи! Никак самострел! Ну, точно…
Отменная реакция кулачного бойца спасла Прошке жизнь - он не раздумывая рухнул в грязь, и тяжелая арбалетная стрела-болт просвистела над самой макушкой.
– Ниче!
– цинично заявил стрелок, отбрасывая самострел в сторону… И тут же вытаскивая из кустов второй, снаряженный!
– Ниче…
Убийца пошел прямо на застывшего в грязи Прохора, и яркая луна светила ему в спину. Парень дернулся было, но понял - зря… Куда убежишь-то? Лучше здесь выждать и быстренько откатиться, вот хоть в ту лужу, больше-то некуда. Ну, только дернись, выстрели, а уж там еще посмотрим… Смажешь - тут тебе и конец.
Ночной тать, похоже, хорошо понимал это, поэтому остановился на полпути, застыл, тщательно выцеливая несчастного парня. А тот собрался, словно натянутая тетива, ждал… Главное - угадать выстрел…
Не угадал!
Убийца вдруг захрипел и, схватившись за левый бок, с шумом повалился наземь. Выпавший из его рук самострел, подняв брызги, утонул в луже. Позади упавшего татя вдруг показалась темная фигура в коротком польском
полукафтанце. Так, значит…– Ну, Прохор, вставай, - произнесла фигура знакомым насмешливым голосом.
– Хватит, ровно свинья, в грязи-то валяться.
Незнакомец подошел ближе, и быстро поднявшийся на ноги Прохор с облегчением признал в нем приказчика Иванку Леонтьева. В свете луны хорошо было видно, как с одежки его стекают капли, а когда приказчик повернулся - стал заметен и быстро расплывающийся под левым глазом синяк.
– Здорово ты меня шандарахнул, - скривив губы, признался Иван.
– Прямо в ручей сбил, молодец! Хорошо, не пистоль с собой взял - палаш да ножик.
Глава 11.
Хлеб - всему голова
Современники имели все основания упрекать монахов, богатых дворян и купцов в том, что они спекулировали хлебом и обогащались за счет голодающего народа. Р. Г. Скрынников. Россия в начале 17 в. «Смута»
Май-июнь 1603 г. Тихвинский посад
Иванко не стал ни о чем расспрашивать Прохора. Оба быстро возвратились на постоялый двор и тут же улеглись спать. А вот уж когда выспались…
– Ну?
– Отправив Митрия к двери следить, чтобы никто не подслушал, приказчик пристально уставился на молотобойца.
– Давай рассказывай, Проша.
– Об чем?
– Прохор невесело усмехнулся.
– Подумаешь, лиходей ночной напал, эко дело! Тут таких лиходеев…
– Постой, постой, - жестко скривив губы, перебил его Иван.
– Дело твое только на первый взгляд простое, вернее - таким кажется. Не всякий тать с двумя самострелами по посаду таскается! Да и на случайного прохожего засаду устраивать - не слишком ли глупо?
Молотобоец воспрянул духом:
– Вот и я мыслю, что глупо! Лиходей-то меня, верно, спутал.
– Спутал?
– задумчиво переспросил приказчик.
– Может быть… А если не спутал?
– Он перевел взгляд на внимательно прислушивающегося к разговору Митрия и вдруг улыбнулся: - А ну, Мить, представь, что это именно на нашего Прохора устроили засаду. Подумай-ка, почему б так?
Митька почесал затылок, немного посидел в тишине, пару раз кашлянул, а уж потом не торопясь, рассудительно и размеренно, изложил свои мысли. А мысли были такие: если засада была устроена именно на Прохора (а все говорило об этом), то явно не с целью ограбления - чего возьмешь с нищего молотобойца? Тогда зачем? А затем, что Прошка чем-то кому-то не угодил иль помешал. Иль знал что-нибудь этакое, что кому-то спокойно спать не давало.
– А что ты мог знать такого тайного, Проня?
– Митрий искоса посмотрел на приятеля.
– Ну, поведай, что мне рассказывал о таможенном монахе Ефимии - вряд ли у тебя еще какая тайна найдется, за которую башки можно лишиться.
– О таможенном монахе?
– Иванко резко вскинул голову.
– Что-то ты, Прохор, мне об этом не рассказывал.
А Прошка ничего не ответил, лишь бросил на Митьку презрительный взгляд - мол, выдал, пес, а ведь обещал молчать.
– Ты глазами-то на меня не сверкай, - немедленно возмутился Митрий.
– Не предаю я тебя, а, наоборот, спасаю. Ты, Проня, мне вместо брата родного, я тебя живым видеть хочу, а не мертвым. Дело-то, смотри, каким боком вышло! Ежели б Иван за тобой не пошел…