Отстегните ремни

Как всегда со мной бывает от стресса — мне захотелось спать. И в душ. Смыть с себя все утренние запахи. Смыть вообще это нереальное утро! Насадки «Tropical Rain»… Стресс… Погони… Господи, как я устала!

Я решила продлить нашу комнату еще на пару дней. Шестьсот рублей — отличная цена, учитывая удобное центральное расположение квартиры. И звонить хозяйка дает, как выяснилось. Да и Даше пора было организовать уже нормальное питание. А найдется Макс — отдам старушке все оставшиеся доллары! И еще и счет ей открою, деньги высылать буду. А то помогаю, как идиотка, каким-то китам и дельфинам, перечисляю, как и многие голландцы, деньги на благотворительные фонды по охране животных, а в России людям жрать нечего!

Добравшись до центра и затарившись по дороге Дашиными любимыми хлопьями для завтрака, молоком, батоном хлеба, куском вареной колбасы, каким-то дешевым российским сыром белесого цвета, упаковкой яблочного сока и на всякий случай зачем-то — несъедобным консервированным грибным супом и не более съедобными пельменями, я подошла к старушкиному дому.

Сидевшие у подъезда толстые пенсионерки окинули меня традиционно недобрым взглядом. Доброго взгляда у них в арсенале просто не имелось. Ни для кого. Этим, точно, кто-то помогает, продукты возит.

— Покажи им язык, — шепнула я Даше.

Ребенок тотчас радостно так и поступил. Старушки возмущенно заквохтали и отвернулись.

Пошарив глазами по стенам подъезда, не нацарапан ли по старой доброй традиции где-то номер кода домофона, я механически дернула дверь на себя. Домофон, как оказалось, не работал, и дверь легко поддалась.

В подъезде было прохладно и тихо. Поднявшись на пару ступенек, мы подошли к двери в нашу квартиру. Дверь почему-то была приоткрыта.

Пытается бороться с жарой сквозняком? — подумала я. Будь дело в Голландии — наверное, так бы оно и было. Но в России люди всегда предпочитали дер жать двери на замках, особенно социально обиженный и подозрительный класс малоимущих одиноких пенсионерок.

Мне что-то не нравилось. Я оглянулась. Поставила сумку с продуктами на пол.

— Дашулик! Стой здесь и за мной пока не ходи! — скомандовала я.

Сердце предательски забилось в груди. Интуиция создала неприятно сосущий вакуум под ложечкой. Ох, не в сквозняках тут дело!

Тихонько толкнув от себя обитую ярко-рыжим дерматином дверь, я заглянула в приоткрывшуюся щель. Никого. В квартире было тихо. Кажется, на кухне лилась вода…

Это меня приободрило. Стараясь не шуметь, я вошла в прихожую. Все как обычно. Из кухни раздавались приглушенные звуки работающего радио. Я узнала знакомые до боли с детства позывные радио «Маяк».

Медленно пройдя по коридору, завернула в сторону кухни. Первое, что бросилось в глаза — развевающиеся от сквозняка бледно-голубые тонкие занавески в мелкий цветочек. Потом я увидела валяющийся посреди кухни сношенный клетчатый тапочек. Почему-то всего один и лежащий вверх тормашками. Я изо всех сил сопротивлялась информации… Но глаза… Они смотрели и видели… Из-под стола торчала нога. Она была в сером носке, даже не в носке, а в аккуратно отрезанной по щиколотке старой хлопчатобумажной женской колготке, доживающей теперь свой век носком, и лежала на полу в какой-то странно вывернутой позе. Продолжения ноги мне видно не было. Сдернутая набок со стола клеенка свисала почти до пола и закрывала обзор.

По лицу и голове побежали тонкие холодные иголочки. Они больно покалывали. Спустились тихонечко на шею, и вокруг горла мгновенно образовался удушающий спазм. Я с удивлением заметила, как, несмотря на мои протесты, ноги сами подогнулись в коленях, и я тихонечко съехала по стене на корточки. Глаза мои при этом оказались совсем низко, и стал виден кусочек пола под сползшей со стола клеенкой. Над отрезанной колготкой начиналась бледная нога в коричневых пигментных пятнах. Кожа была очень сухая и напоминала растрескавшуюся африканскую пустыню, уходившую под задравшуюся синюю юбку. Под юбкой обнажился краешек застиранных старушечьих трусов неопределенного цвета. А чуть выше по полу, рядом с разбитой на три крупных осколка тарелкой с остатками засохшей яичницы, растекалось что-то черное.

Я чуть наклонилась вперед, и меня вырвало прямо на пол какой-то прозрачной желтой кислой жидкостью.

Я попыталась встать, но ноги не слушались меня. Колени вдруг стали пустые, обессилившие, и отказывались двигаться.

— …и, конечно же, «Мексикор» высокоэффективен в комплексном лечении стенокардии и острого коронарного синдрома, нормализует липидный обмен без побочных эффектов, предупреждает развитие гипертонических кризов и усиливает эффект гипотензивных средств… — уверял слушателей уверенный женский голос по радио.

Кажется, я на какое-то время отключилась.

Пришла я в себя от очередного сильного порыва ветра. От сквозняка край занавески кинуло на стол, и, протащившись по нему, она скинула на пол кусок хлеба. Хлеб угодил прямо в черную жижу на полу. Прилип, раскидав по подсохшей поверхности крошки.

Сквозняк шел от открытой на лестницу двери.

Даша! — резко вспомнила я.

Опершись о стену, я осторожно встала на ноги. На сколько я отлючалась? На минуту? Две? Десять? В глазах проплыли серебряные мушки. Стали черными. На секунду я перестала что-либо видеть. Глубокий вдох. Задержка. Выдох. Ко мне вернулось зрение.

Даша послушно стояла там, где я ее и оставила. Открыла пакет и отковыряла себе горбушку батона. Я вспомнила, что мы с ней так сегодня еще и не завтракали. И не принимали утренний душ. И от нас обеих нестерпимо воняет цирковой помойкой. И за нами бегают все, кому вообще не лень…

На меня внезапно накатил приступ бешенства. Меня буквально душили злость и возмущение. Да что они себе думают?! Им что, вообще уже все можно?! Зачем было убивать старушку?!

Я ни секунды не сомневалась, что визитеры, прервавшие неспешную жизнь моей вчерашней хозяйки, приходили сегодня к ней не случайно, а по мою душу. Конечно, когда я звонила отсюда на Викин домашний, они определили номер входящего звонка, а установить по номеру адрес — дело нехитрое. И пока мы с Дашей катались на мусоровозке, а потом на метро, и долго выбирали в районном супермаркете более-менее сносные продукты, бандиты уже нанесли визит в снятую мной квартиру. Не нашли нас с девочкой и оставили свою предупреждающую о своих самых серьезных намерениях визитную карточку. Они с самого начала намеревались убить для острастки Максовскую домработницу. А лишившись ее, выместили все на моей старушке. Им просто изначально хотелось кого-то убить! Бешенство душило меня. Я уже не испытывала ни малейшего намека на страх. Внутри все рокотало страшными грозовыми волнами, как в бурю кидавшимися на темные камни моего разума.

Плохо соображая, что я делаю, я бросилась обратно в прихожую. Рывком схватила телефонную трубку, опрокинув при этом телефонный аппарат. Дрожащими и не желающими попадать в маленькие круглые отверстия на диске пальцами набрала Викин мобильный номер.

— Суки! — заорала я, едва на том конце сняли трубку. — Бесчеловечные твари! Старуха-то вам что сделала?! Ненави-и-ижу!!!

Меня трясло крупной дрожью. Я не узнавала свой голос. В нем слышалась глухая и рычащая «как закалялась сталь» Островского. Я не кричала. Я рычала. Страшнейшим утробным звериным рыком.

— Вы все сдохнете! Вас Бог не простит! И никогда, запомните это! — никогда вам не видать Максовских денег! А ты, сука, никогда больше не увидишь своего ребенка! Я найду Макса, я отдам ее ему, и он никогда, — слушай, гадина, и запоминай! — никогда не отдаст тебе твоей дочери! Потому что ты не человек! Ты тварь! И вы все сядете в тюрьму! И я никуда отсюда не уеду, пока вас не засажу! И Макса я найду! Даже не надейтесь, что вы меня запугали! Вы меня не запугали! Вы меня довели до бешенства, и я… Я вас всех!.. Всех! Просто не боюсь!