Отступник

Я расхохотался:

— Каким еще «другим»?!! Кроме нас, у министерства по особым ситуациям еще шесть команд по всей стране, которые, к слову, нам и в подметки не годятся. Нас нельзя заменить. И будь уверен, что эти шесть команд точно отзовут в столицу, чтобы справиться с прорывом в «Фолькеншутце». И эти команды обязательно понесут потери. Сослать нас в шахты — все равно, что отрубить себе обе руки перед лицом врага. Уже через пару часов всем станет ясно, что без нас будет хреново. Один невыход на зачистку — и им придется идти на уступки.

— Да, но то, что ты предлагаешь — натуральный мятеж. Нам этого не простят.

— Карл, что ты несешь? Какой мятеж? Мы же даже не военные! Это забастовка, только и всего. Почему врачам и учителям можно, а нам нельзя?

— Только это, Конрад, — сказал Герхард, — а как же люди? Куча народа умрет от нашей забастовки! Мы не можем поступить так бесчеловечно!

— Ты про тех, которые оказались между пораженными этажами? Порча доберется до них раньше нас, кого не смогут эвакуировать спасательные дирижабли — так и так покойники. На самом деле, мне тоже их жаль. Да, мне действительно жаль людей, пусть они и отняли у меня все права и низвели до рабского положения. Но я не собираюсь более за них сражаться. Они не дали мне такого стимула. Почему Первому-из-нас еще при жизни поставили памятники в двух странах?! Почему все его бойцы стали героями? Им всем памятники стоят, большинству — групповые, но многим персональные поставлены. А нам где памятники? Скольким из нас, погибшим при исполнении долга, хотя бы медаль посмертно дали?!!

— Давай смотреть правде в глаза, — вздохнул Герхард. — У Первого не светились глаза, как у тебя, и не росли рожки на лбу, как у меня. Двести лет назад люди еще не понимали, кто и что он такое. А его бойцы — они вообще были обычные люди практически…

— Ну и как ты думаешь, Герхард, совершил бы он все свои великие деяния, если б наградой за них ему были не почет и памятники, а ненависть и презрение?!! Я понимаю, Герхард, ты замечательный человек, тебе трудно отказаться от людей, хоть они и отказались от тебя… Но вспомни — твоя жена вышла замуж, не спросив развода, как вдова, твоя дочка называет отцом чужого мужика. У тебя отняли ребенка, даже не спросив. Как будто ты умер.

— Не трави душу, Конрад… Будем откровенны, так лучше для Кристины…

— Да вот ни хрена, Герхард! Ты как личность самый достойный и лучший из нас. Эталон человечности. Я бы без колебаний доверил тебе своих собственных детей, если б они у меня были, и ни на миг не усомнился бы в их полной безопасности рядом с тобой. У твоей дочери отняли лучшего отца, которого только можно было бы пожелать любому ребенку. И это — преступление не только против тебя, но и против нее.

И тут на стене завопил коммуникатор внутренней связи:

— Кёрз, мать твою за ногу, почему твоя задница еще не в дирижабле?!!

Полковник Айсман в своем репертуаре. Интересно, почему комендантом базы «спецов» назначили человека, который нас ненавидит?

— Ладно, парни, пора подводить итоги. Я не лечу. Кто не со мной — ну, я не могу отказать вам в праве на свободу выбора, как это сделали люди, и желаю удачи.

Повисла тишина, я внутренне напрягся. Мой наработанный за годы авторитет среди собравшихся — посмотрим, чего он стоит.

— Да ну нахрен, — махнул рукой Маркус. — Вшестером, без двух лучших бойцов, включая лидера, наша ценность падает втрое, а шансы на выживание и того ниже. Посмотрим, что в итоге выйдет. Меня, признаться, тоже давно достало все.

Герхард и Михаэль переглянулись и почти синхронно пожали плечами.

— Мы тоже остаемся, раз такое дело. Не самоубийцы, в самом деле.

Фактически, исход определился однозначно: видя, как один за другим лучшие бойцы трех команд отказываются выходить на зачистку, остальные прекрасно понимали, что их шансы стремительно тают. Последовали короткие перепалки во второй и третьей командах — и все.

Только Вогель тяжело вздохнул и сказал:

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Конрад… Или, хотя бы, твой демарш не вылезет боком всем остальным, которые не то чтоб с тобой или против тебя — ты ведь выбора никому не оставил, не так ли?

— В случае чего — так все и говорите, что это была моя идея и я выбора вам не оставил. Итак, есть желающие осчастливить полковника, помимо меня?

— Ты это затеял — тебе и карты в руки.

Я подошел к коммуникатору и нажал кнопку.

— Конрад Кёрз вызывает Айсмана.

Самое ненавистное мне лицо появилось на экранчике.

— Кёрз, сучий потрох, почему ты до сих пор в раздевалке?!!

— От лица всех трех команд я выражаю протест против преследования Юджина Крэйна и сообщаю, что мы отказываемся выдвигаться на зачистку.

О, это лицо, эти круглые глаза, раздувающиеся ноздри и дергающийся уголок рта!

— Ты охренел?!!

— Никак нет.

— Пойдешь под суд вместе с ним!!! Только он — за убийство, а ты — за измену!!!

— За какую нахрен измену? Я вообще-то гражданское лицо, собака ты сутулая. — При этих словах у меня за спиной послышались смешки. — Это просто забастовка. Мы отказываемся выходить на работу, только и всего.

— Тогда собирайте манатки! Вы все уже к вечеру будете гнить на рудниках!

— Что такое? Карьера дала трещину? Гори в аду, ублюдок. Конец связи.

Я выключил коммуникатор и повернулся к бойцам.

— Ну что, парни, жребий брошен.

— Насчет собаки сутулой ты палку перегнул, — сказал Герхард. — То есть, ты-то прав, но лучше было этого не говорить. И… знаешь, о чем я подумал?

— О чем?

— О парнях в других командах. В тех шести. Их привезут и швырнут в мясорубку, из которой мало кто из них выберется… и тогда, ты прав, мы будем совсем уже незаменимыми. Скажи, Конрад, ты об этом просто не подумал или же напротив, заранее так рассчитал?

— Если у них есть хоть капля мозгов — они тоже откажутся. Проявив солидарность с нами, они и победят вместе с нами. А если не проявят — нечего и думать о них. Либо они одни из нас и вместе с нами — либо пусть и дальше остаются рабами, чья жизнь не стоит ничего, даже сожалений.

— Тут есть проблема, Конрад.

И по тому, как Герхард это произнес, я понял: да, действительно есть проблема. Я где-то просчитался, и старый товарищ это сразу подметил.

— Какая?

— Они не смогут проявить солидарность, потому что им никто не расскажет о том, что мы отказались. Придумают ложную причину, почему мы не занимаемся этим делом, или же скажут, что мы застряли на высоких этажах и нам нужна подмога… У них не будет выбора, как у нас. На чьей совести будут их потери?

— Проклятье…

— Вот то-то и оно.

Я сжал зубы. Да, это ошибка — моя ошибка. Которая будет стоить жизни многим моим собратьям по несчастью.

— Вот что, парни, я знаю, как ее исправить, но… В целом, это не сопряжено почти ни с каким дополнительным риском, но… Это получится только при условии, что вы пойдете со мной до конца. Если нет — я буду вынужден исправлять ошибку самостоятельно, и тогда рано или поздно наступит момент, когда мы с вами встретимся в бою как враги, потому что вас отправят за моей головой.