Отступник

— Тваюжмать, Конрад! — воскликнул Маркус. — Некоторые ошибки были бы не столь разрушительны, если б не попытки все исправить! Что ты на этот раз задумал?!

— Мы сможем предупредить остальные команды и привлечь их на нашу сторону, если у нас будет связь. Для этого нам надо захватить штабные помещения базы, и тогда в нашем распоряжении будет радиостанция. И с ее помощью мы сможем донести до общественности нашу позицию, не позволив властям замять все втихую.

— А вот это уже точно мятеж, и тогда нам не светят даже урановые шахты.

Я улыбнулся и обвел своих товарищей глазами.

— Отнюдь. Я предлагаю довести начатое людьми до логического конца. Общество отказало нам в правах — мы откажемся от наших обязанностей. Все-таки, страна — это коллективный договор сограждан. Если наши сограждане нарушили договор о равенстве и неотъемлемых правах в отношении нас — мы покинем страну. А поскольку страна эта построена в том числе и нашими предками — мы возьмем с собой то, что наше по праву. Иными словами, мы провозгласим себя вне человеческого общества, а эту базу — как нашу суверенную территорию. И тем самым пресечем любые карательные меры против нас. Ни судов, ни рудников. У нас тут есть ядерный реактор, радиостанция и запасы оружия и продовольствия на годы.

— Самоубийство, — сказал Вогель.

— А мне нравится идея восстания, — поддержал меня Альберт, самый младший боец «первой». — Я устал жить в клетке, как зверь.

— Никаких самоубийств, никаких восстаний, наша позиция — мирное отделение. Нас тут двадцать девять «спецов» высочайшего уровня, а база хорошо укреплена. Я хочу поглядеть даже не на то, как военные будут нас выковыривать отсюда, а на то, где они возьмут самоубийц для этой миссии. И в целом расклад останется прежним: кто будет защищать столицу? Кроме нас ведь некому, особенно если другие команды перейдут на нашу сторону. Военные? Они понесут потери раз, другой, третий и сами начнут требовать вернуть нас обратно любой ценой. И тогда уже императору придется с нами договариваться — причем как с равными. Мы будем диктовать наши условия.

— А если ты снова ошибешься?

— От этого никто не застрахован. Только вот что я скажу вам, парни. Никто не даст нам ни прав, ни свободы, если мы сами не возьмем. Чем бы все это не кончилось — я хочу пожить немного без цепей. Итак, парни, пора решаться. Кто остается со мной — тот остается. Кто не хочет — выход сами знаете где. Скажете, что вы ни при чем, да и все.

Присутствующие начали переглядываться, но на выход не пошел никто. Моя семья остается со мной — и это окрыляет.

— Тогда план такой. Выходим в полном вооружении. «Первая» со мной идет брать под контроль пункт управления, «вторая» занимает склады, чтобы исключить саботаж, третья — нижний уровень и инфраструктуру. Из военного персонала тут всего человек сорок, лейтенант Андерсон вроде адекватный тип — с ними не должно быть проблем, они знают, что не потянут против нас, и скорей всего уйдут по-хорошему. Обслуживающий персонал, особенно инженеров реактора, необходимо задержать. Это не захват заложников, они должны будут ознакомить нас с обслуживанием всего хозяйства, а потом мы их отпустим. То же самое — связисты. Готовы? Тогда вперед.

Все три команды пришли в движение — четко и слаженно. Мы пошли на выход из арсенала, но стоило мне выйти в коридор, как я лицом к лицу столкнулся с лейтенантом Андерсоном и еще несколькими бойцами из его охранного подразделения.

— Э-э, такое дело, Конрад, — сказал он, — мне приказано всех вас арестовать.

— Этот приказ нелегитимный, лейтенант, — улыбнулся я ему.

— Он исходит от полковника Айсмана, как бы.

— Боюсь, вы отстали от жизни, лейтенант, минуты на три. Мы, спецконтингет команд первой, второй и третьей, находимся вне юрисдикции Айсмана. Мы больше не подданные Рейха и императора и не признаем над собой ничьей власти, а территория базы — наше суверенное владение, где вам и вашим людям более не позволено находиться. Сдайте оружие и идите на выход.

У него и его людей глаза полезли на лоб, солдаты начали пятиться.

— Это… мятеж?!!

— Мы решили покинуть человеческое общество. Лейтенант, не взваливайте на себя чужие проблемы. Лично вы ни в чем не виноваты — пусть расхлебывают виновные. Вас дома ждут жена и дети — а у меня ни жены, ни детей нет. Вы рискуете потерять больше, чем я. Сдайте оружие и ступайте с миром. И по пути заберите всех остальных своих людей, хорошо? Пусть расставание пройдет без кровопролития.

— Конрад, вы отдаете себе отчет в том, что делаете?

— Не пытайтесь взывать к моему разуму, лейтенант, лучше проявите его сами. Ронни, проводи к выходу.

Я не ошибся: Андерсон, осознавая безнадежность расклада, предпочел вывести свое подразделение в полном составе. Путь к командному пункту практически свободен.

Правда, остались еще два часовых у самой двери, но их уговаривать пришлось еще меньше, чем Андерсона.

Я толкнул дверь, она открылась практически бесшумно, на идеально смазанных петлях. В центре управления — всего несколько человек, включая Айсмана. Полковник сидит спиной ко мне с телефонной трубкой у уха, а внимание четверых штабистов и двоих инженеров спецсвязи приковано к экрану телевизора, на котором идет прямой репортаж.

В кадре — «Фолькеншутц» и дирижабль спасателей, пытающийся перебросить перекидной мостик к окну где-то так восемьдесят пятого этажа, в то время как пулеметчик в гондоле ведет огонь сквозь другое окно. В этот момент на балконе несколькими этажами выше появляется фигура. Слышен возглас репортера «смотри, смотри! Выше!», оператор наводит великолепную оптику, произведенную на лучших германских заводах, и увеличение позволяет рассмотреть, что фигура эта перекособочена, искривлена, а перед ней в воздухе висит какая-то статуэтка. Мгновение — и кусок бронзы устремляется к дирижаблю, разгоняясь все сильнее. Позиция выбрана идеально: с дирижабля нельзя увидеть одержимого, находящегося выше, наполненный гелием корпус заслоняет обзор и прострел. В дирижабле появляется сквозная дыра: одержимые способны развить своим броском энергетику мелкокалиберной пушки, а оболочка дирижабля и пистолетной пулей пробивается.

Дирижабль, потеряв гелий из целой секции, начинает снижаться, из окна выпрыгивают люди, предпочтя разбиться той альтернативе, что преследует их, а я пытаюсь успокоить совесть мыслью, что в их гибели нет моей вины: даже выйди мы на задание, наш дирижабль бы только-только добрался до «Фолькеншутца». Вот те, которые погибнут в последующие часы и дни — ну, гибель некоторых мы могли бы предотвратить, если б нас не лишили всяческой мотивации делать это.

Люди, пожните, что посеяли. Это ваша вина, что я больше не желаю сражаться за вас.

В этот момент полковник дослушал собеседника и ответил:

— Да, герр генерал, я понял. Немедленно распоряжусь. Перезвоню, как только Кёрза доставят сюда.

Он положил трубку и повернулся к штабисту, и в этот момент я сказал:

— А я уже тут, полковник.

Айсман обернулся, увидел меня и остальных в полном вооружении — и понял если не все, то самое главное.

— Ах вы гнусные твари, — выдохнул он.

— Да что ты знаешь о гнусных тварях, ублюдок… Гнусно — презирать и ущемлять того, за чьей спиной прячешься. — Я отобрал у него пистолет, проследил, как обезоруживают штабистов, и кивнул Маркусу: — проводи их наружу.

Инженеров пришлось доставать из-под стола, куда они спрятались, ожидая кровавой бани.

— Вас мы задержим на пару дней, пока вы научите нас пользоваться всем этим добром. И давайте без саботажа, хорошо?

Оба поспешно закивали.

Я уселся в кресло Айсмана и щелкнул селектором внутренней связи:

— Говорит Конрад. Сообщите новости.

Коммуникатор затрещал голосом Ронни:

— Мы заняли склады и выходы. Сейчас закроем бронедвери, только выпустим выходящих… «Третья» заняла весь нижний уровень. Знаешь, у меня идея. Надо заложить взрывчатку под резервуаром внешнего водяного контура и заминировать система спуска графитовых стержней.