Отважный муж в минуты страха

«Что он хорошего во мне нашел?» — удивился Саша, но вслух сказал простое:

— Спасибо. Желаю вам всего.

— …Стой, — сказал посол. — Летишь послезавтра, я распорядился. Дела сдашь Кузьмину… Стой… Юрке Волкову — мой привет. Скажи: «Капышин Кабул помнит…»

Саша кивнул, аккуратно сложил посольскую бумагу и, сунув ее в карман, вышел.

Двинулся по коридору, никого не замечал, множество мыслей перешибалось одной: выслали, уезжаю. Четыре с половиной месяца. Достижения? Они есть. Крепкий парень постарался и кое-что успел. Крупно наследил и обкакался. Привет тебе, Щенников, готовь место на аллее славы, крепкий парень займет место рядом с тобой.

На лестничной площадке наткнулся на поджидавшего Кузьмина.

— Все в порядке, — сказал Саша. — Идемте в Бюро. Дела поручено сдать вам.

— Как это, Александр Григорьевич? Так вы что же?..

Спросил так сперва искренне, сперва действительно не понял и удивился, потом дошел до него смысл, но удивление он с лица не снял и спрятал под ним свое радостное возбуждение; шел рядом, сопровождал Сашу, как почетный эскорт, и все твердил: «Как же так? Почему?», хотя, как и за что сняли Сашу, его теперь мало волновало, а волновало лишь то, что он стал зав. Бюро АПН. «Конечно, — мгновенно соображал он, — Москва еще должна его утвердить или не утвердить, но все равно, хоть и временно, зав. Бюро — это продвижение и больше денег».

Все это Саша легко и без интереса считал с его лица. Он хромал по дорожке среди чинар, кустов роз, гомонящих птиц и журчащих арыков к посольским воротам, и в этот последний раз парк казался ему еще более зеленым, свежим и животворным, чем в тот, уже далекий, день приезда. «Любое прошлое кажется прекрасным, когда прощаешься с жизнью», — подумал он, но тотчас спохватился, что к нему такая хрустальная мысль пока что отношения не имеет.

Он снова решил, что не будет сообщать своим о внезапной перемене жизни и возвращении; в телеграмме ничего толком не объяснишь, волнение же может подняться большое. Он приедет спокойно и тихо, откроет дверь своим ключом и переступит родной порог. Он скажет родителям: «Привет», сядет с ними за семейный стол, а потом позвонит Светлане. Нет, Светлане он позвонит сразу. Сразу? Конечно, только так.

Вдруг поймал себя на том, что непроизвольно начал торопиться и чаще переставлять ноги. «С Ираном покончено, вот в чем дело, — сказал он себе, — ты это понял и смирился. Он, спасибо ГБ, не побывал ни в Исфагане, ни в Ширазе, не возложил венок к мавзолею Хафиза, не испытал судьбу, гадая на собрании стихов Саади. Он ничего толком в Иране не увидел. Его отняли, как от груди, от любимой страны тогда, когда он только-только начал привыкать к ее молоку. Пусть так. Домой так домой. Организм миновал точку возврата и думает теперь только об отъезде, Светке и Москве — потому и спешит. Организм умнее человека, — понял Саша. — Его организм уж точно умнее его самого».

Теперь следовало быстро войти в клуб и быстро сдать дела. Стыд и смущение следовало преодолеть, попрощаться с работниками Бюро сдержанно, по-деловому, всех поблагодарить и быстро уйти. Быстро. Ни с кем не встречаться глазами. Ни одного взгляда на кожаный диван. Никаких воспоминаний, чувств и рефлексий вообще — все в прошлом, Санек. У тебя еще много дел. Послезавтра на рассвете — самолет.

Вошли в клуб: Саша первым, Кузьмин следом за ним.

И сразу наткнулись на Сару, драившую шваброй вестибюль.

Охнув, Сара бросила швабру и прижала полные руки к груди; лицо ее смягчилось, глаза, наставленные на раиса, просияли, наполнились слезами, и с места сойти она не смогла.

«Сухо и сдержанно, — повторил он себе. — Сухо и сдержанно».

Кивнул ей в полкивка и сказал: «Сара, пожалуйста, ключи от кабинета…»

Засуетилась; в бездонных карманах синего халата откопала ключи и протянула ему, как самое свое дорогое. Он отвернулся, шагнув к кабинету, отомкнул дверь. «Заходите, Алексей Борисович».

Прибрано было в кабинете. «Сара ждала», — отметил он, но вслух ничего более не озвучил.

Чуть более получаса на то, чтобы передать бумаги, адреса и телефоны. «Спасибо. Я понял. Понял. Спасибо», — то и дело повторял Кузьмин, и это приторное повторение бесило Сашу. «Хоть бы в чем-нибудь усомнился, переспросил — нет, нашему чувачку все понятно». Чтобы рассказать о сути работы, Саше не хватило бы и дня, но делать этого он не стал; у Кузьмина свои ухватки в жизни, решил Саша, пусть он сам и благополучно набьет себе собственные сизые шишки.

Закончив, пожали друг другу руки. Бутылка представительской водки лезла на глаза и, как ей положено, предлагала себя к употреблению, но пить с Кузьминым прощальную Саша не стал. «Два слова сотрудникам», — сказал он, и Кузьмин с пониманием кивнул.

Саша распахнул дверь в коридор и…

Наверное, их опять предупредили. Кто? Сара? Казарян? Макки?

Как и в тот, памятный день приезда Бюро снова стояло перед ним полным и недвижным строем. Казарян. Гахремани, Алик, Хосейн, Рустем, Сара. Не хватало только одной переводчицы.

«Сдержанно и сухо, — мелькнуло у него. — Сдержанно и сухо».

Он оперся о трость.

— Господа, — сказал Саша. — Ситуация складывается так, что я должен уехать в Москву.

— Когда вернетесь? — молнией выскочил Казарян.

Никто не среагировал на его реплику, ничто не нарушило тишины. Все поняли: отъезд навсегда, и окаменели.

— Мы неплохо поработали вместе, — сказал Саша. — Мы многого добились. Так что я говорю всем — спасибо.

Бюро неподвижно и немо ждало продолжения.

— Вот, господин Кузьмин Алексей Борисович теперь будет вашим раисом.

Вскинув голову, Кузьмин оглядел свой персонал. Но Бюро смотрело не на него — на Сашу. Смотрело и ждало, люди не знали, чего они ждут, люди чувствовали: главное — не сказано.

«Сдержанно и сухо, — напомнил себе Саша. — Сдержанно и сухо».

— Будьте все здоровы и счастливы, — сказал он. — Вы все — хорошие ребята. Я вас никогда не забуду.

Первой не выдержала Сара. Всхлипнув, шагнула к Саше и обняла его; пятидесятилетняя женщина обняла тридцатилетнего мужчину, как по праву матери мать обнимает сына. Следом Сашу окружили все; жали руки, обнимали, говорили слова, от которых першило в горле. Слез не было, но они были близко.

Почтенный Саид Гахремани пожал ему руку последним. С трудом заставил себя Саша не спросить старика о дочери. Может, и не знает отец о коварстве той, кого воспитал, может, стоит открыть ему глаза на предательство девушки — двойного агента? «Нет, — запретил себе Саша, — забудь: любовь отрезана, проклята, забыта, отец ни при чем, он должен остаться в счастливом неведении и жить долго».

Внезапно придвинувшись к Саше, господин Саид вложил ему в руку сверток, и в ответ на Сашино недоумение подтвердил взглядом: «Да-да, это вам». Предмет был завернут в обычную крафт-бумагу, но в первую же секунду что-то с болью сдвинулось в Сашином сердце: аромат «Кендзо», исходивший от свертка, не оставлял сомнений в его принадлежности. «И она еще смеет… сувениры, презенты… после всего, что произошло?! Выкину, едва выйду из клуба», — подумал Саша; сунул руку в карман, но господину Саиду вежливо кивнул.