Отвергнутая жена дракона, или Хозяйка магического приюта

— Что происходит? — кричу, тарабаня по стенкам кареты, обитым черным шелком. — Эй, вы! Отпустите ребенка!

На мои стуки и крики никто не реагирует, а через минуту экипаж кареты трогается с места, как ни в чем ни бывало. Снова мерный цокот копыт и проплывающие мимо дома.

Боже, куда я попала?!

Откидываюсь на высокую спинку сиденье. Щекой прижимаюсь к кожаной обивке. Сердце колотится, как бешеное. Дышу часто, собачкой.

Я не знаю, что здесь творится, но уверена, что здесь, в этом мире прилюдно обижают детей. Как так можно? Руки мелко трясутся от возмущения. Ощущаю себя щепкой, которую носят океанские волны, ничуть не интересуясь ее мнением. Еще долго все внутри клокочет, пока не прихожу к четкому решению.

Я им не щепка. Не безвольная кукла. Пусть сейчас на меня не обращают внимания, но со временем я заставлю себя услышать!

Постепенно успокаиваюсь, наблюдая через стекло за скучным лесным пейзажем. Время еще долго тянется бесконечной резиной. Кончиком пальца принимаюсь выводить узоры на сиденье. Мне уже начинает казаться, что я быстрее протру пальцем дырку в сиденье, чем мы приедем, когда мы, наконец, останавливаемся.

Уставшей, измученной, мне хочется самых простых вещей. Свежего воздуха, твердой земли, чашку мятного чая, а, самое главное, ответов на свои вопросы!

Толкаю дверцу кареты. Та неожиданно легко поддается. Спрыгиваю на землю.

Я оказываюсь перед высоким, светло-серым трехэтажным зданием с остроконечными башенками. Наверно, когда-то здесь было шикарное место, но те времена давно прошли.

Облезшая кое-где краска, заколоченные двери, заросшие мхом ступени на крыльце оставляют впечатление запущенности. Даже пахнет, — втягиваю ноздрями воздух — одиночеством. Ни запаха еды, ни костра — ничего, присущего человеческому жилью. Здесь вообще хоть кто-то живет?

Статный, крепко сбитый кучер с круглым, загорелым лицом скидывает к моим ногам набитую вещами сумку. Кривится с неприязнью. Встречает мой взгляд и кивает на дом.

— Дальше сами, уж извиняйте. У меня дела поважнее имеются. Так-то вот.

Судя по его вызывающе вздернутом подбородку, здесь принято, чтобы кучер доносил вещи перевозимой дамы до дома, а он решил показать мне свое «фи». Только мне без разницы. Ну, донесет он мне сумку — и что? Меня это спасёт? Сейчас я о другом волнуюсь.

— Скажите, уважаемый, что случилось по дороге сюда?

— Так это… Вы про того мальчонку что ли? Поймали его. Не опасен он боле, потому как в интернате теперь.

— Он сбежал из интерната?

— Та кто же оттуда сбежит? Знамо дело, дикий он. Небось жил на улице.

— Дикий ребенок? Это вообще как? — в прострации качаю головой. — Разве дети могут быть дикими?

— Ну, как, как... Не понимаю я вас, — мужчина озадаченно трет лоб. — Так ведь оно завсегда так было. Вы уж извиняйте. Пойду-ка я лучше.

Из его путанных объяснений ничего не ясно. Стало лишь тревожнее на душе. «Ребенок опасен», «дикий», «жил на улице» — эти фразы просто за гранью моего понимания. Никак мне их не принять.

Задумчиво наблюдаю, как кучер устраивается на козлах. По правую и левую сторону от экипажа — двое всадников в черной одежде. Похоже, это обещанный мужем конвой, который уезжает вслед за каретой. Меня сюда, как преступницу везли. А за что — не понятно.

Со смешанными чувствами смотрю, как их широкие спины уменьшаются в размерах. С одной стороны, меня охватывает облегчение. Чем меньше в моем окружении хейтеров, тем спокойнее.

А, с другой, оставаться одной, в заброшенном месте страшно. Где взять еду? На чем спать? Как защищаться от опасностей? И какие они, эти опасности?

Я не из тех адреналиновых любителей, кто любит прыгать с парашютом или путешествовать по джунглям с палаткой. Мне гораздо милее предсказуемость, комфорт и безопасность.

Осматриваю светло-серые стены.

Что же, как минимум, у меня есть крыша над головой. Осталось только под эту крышу попасть.

Подхватываю тяжелую, кожаную сумку, напоминающую саквояж, и волочу ее к заколоченной парадной двери.

Ставлю сумку на каменное крыльцо. Дергаю за доски. Нет, руками не оторвать. Понадобится рычаг.

Ищу под ногами какой-нибудь крепкий сук, чтобы отодрать доски от двери. Как назло, вокруг поле, покрытое бурьяном. Приходится долго искать прежде, чем нахожу ветку в паре сотен метров от дома. Выглядит прочной. Обрадованная находкой, возвращаюсь к двери, а там обнаруживаю пропажу. Сумка исчезла!

Озираюсь по сторонам.

Пустое изумрудное поле, покоцанный временем дом за моей спиной, лес в отдалении — вот и все. Людей не видно.

Кто стырил сумку?!

Закипаю все сильнее. Подстава за подставой. С чувством пинаю стену дома.

Ну просто «отлично»! Меня отправили в глушь, но в такую, где нет нормальных людей, зато присоседился невидимый воришка!

Пока стою с палкой перед дверью, перевариваю ситуацию и раздумываю, откуда мне теперь брать смену одежды, из-за угла дома неожиданно выскакивает седовласая женщина в темном платье.

Старушка бойко сотрясает кочергой и воинственно орет:

— А ну, вон пошли, ворье проклятое, если жить хотите! Как догоню, так по башке надаю, не сумлевайся! Рука моя не дрогнет!

Глава 3

Медленно поднимаю руки вверх, не понимая, то ли мне плакать, то ли нервно смеяться. На морщинистом лице старушки застыло суровое выражение. Ее не трогает моя капитуляция.

Повторяет:

— А ну брысь отсюдова!

— Вы что, — говорю, наконец, — убьете жену хозяина? Вы вообще кто? Сторож-ж… иха?

— А ну цыц! Ты мне зубы не заговаривай! — приказывает та. — Жена хозяйская померла уже как три года.

— Я новая жена. Лорд Эртирос недавно на мне женился.

Грозная женщина медленно опускает кочергу. На лице мелькает прозрение. Она начинает суетливо топтаться на месте, всплескивая морщинистыми руками. Точно, как моя бабушка, когда не понимала, то ли ей бросаться ко мне с обнимашками, то ли в дом бежать, на стол накрывать.

— Так бы сразу и сказала, милонька! — лопочет она. — Что жена-то вторая. А то жена-жена… А ведь умерла жена-то. Тебя как звать-то?

— Даяна.

— А меня Марией кличут.