Ответный удар

— Леонид Иванович, — Степан подошел с накладной. — Химикаты привезли. Куда разгружать?

— В отдельное помещение, там уже вентиляцию наладили. Профессор, взгляните?

Величковский склонился над списком:

— Так, азотная кислота, царская водка для травления шлифов… Спирт технический… А реактивы для спектрального анализа?

— В тех бутылях, обернутых соломой, — Степан указал на аккуратно упакованные ящики. — Из рижского представительства «Агфы» получили.

За стеной глухо заработал движок электрогенератора. Основное освещение мы пока не подключали, чтобы не привлекать внимания повышенным расходом электричества.

Сорокин уже распаковывал твердомер «Бринелль», протирая металлические части промасленной ветошью:

— Посмотрите, Николай Александрович, шкала до трехсот единиц. Можно будет точно замерять твердость поверхностного слоя брони.

— А вот здесь, — Величковский указал на массивный прибор в углу, — будет установка для испытания на излом. Малая, конечно, но для лабораторных образцов хватит.

Я обошел помещение. Постепенно голые стены подвала превращались в настоящую исследовательскую лабораторию. В одном углу уже стоял длинный стол для подготовки металлографических шлифов, в другом монтировали вытяжной шкаф для работы с реактивами.

— Как думаете, профессор, когда сможем начать?

Величковский снял пенсне, протер стекла батистовым платком:

— Дня три на монтаж и настройку приборов. Еще день на калибровку… — он прищурился. — К концу недели должны запустить. Только вот освещение тут слабенькое.

— Будет освещение, — я кивнул на ящики в углу. — Специальные лампы из Германии, как вы просили. И реостаты для плавной регулировки.

За стеной раздался условный стук, сигнал от наблюдателя. Степан мгновенно погасил фонарь.

— Обход, — шепнул он. — Сторож идет вдоль забора.

Мы замерли в темноте. Через несколько минут снаружи послышались удаляющиеся шаги. Степан снова зажег фонарь.

— Нужно спешить, — Величковский взглянул на карманные часы. — Скоро рассвет, а нам еще монтировать оптическую скамью для калибровки спектрометра.

Сорокин уже раскладывал на столе чертежи, размечая места установки приборов:

— Вот здесь разместим металлографическую лабораторию. Тут — участок механических испытаний. В этом углу — химический анализ.

Я смотрел на этих людей, умудренного опытом профессора, молодого увлеченного инженера, преданного Степана, и дивился, с каким энтузиазмом они работают в темном подвале. Теперь у нас есть все для создания новой брони. Оставалось только правильно использовать эти возможности.

— Ну что ж, — Величковский решительно одернул пиджак. — За работу, господа. Точнее, товарищи, — поправился он с легкой улыбкой. — Наука не терпит промедления.

К утру основное оборудование было расставлено. Оставалось настроить приборы и можно начинать исследования.

Вот только когда я прибыл сюда в очередной раз, то застал печальную картину.

В тусклом свете специальных ламп металлографический микроскоп «Цейс» поблескивал начищенной латунью. Величковский, склонившись над окуляром, рассматривал очередной шлиф.

— Опять не то, — он устало снял пенсне. — Структура неоднородная, видны крупные карбиды. Такая броня будет хрупкой.

Сорокин хмуро разглядывал результаты испытаний:

— И по твердости не выходим на нужные показатели. Максимум двести восемьдесят единиц по Бринеллю, а нам нужно минимум триста двадцать.

Я походил немного рядом, дал пару советов и уехал. Через пару дней вернулся поздно вечером. Остался уже надолго.

Второй час ночи. Лаборатория наполнена раскаленным воздухом от печей.

— Снова трещины! — Сорокин в сердцах отбросил образец. — Уже пятая плавка, а результат тот же.

Величковский склонился над микроскопом:

— Структура нестабильная. Видите эти игольчатые включения? При ударе они станут концентраторами напряжений. Броня рассыплется.

Я подошел к доске с записями:

— Давайте пересмотрим режим охлаждения. Может быть…

Грохот прервал мои слова, на испытательном стенде лопнул очередной образец. Осколки брони разлетелись по защитной камере.

— Вот вам и эксперимент, — мрачно произнес Сорокин, разглядывая изломы. — Хрупкое разрушение. Как я и предполагал.

— Попробуем другой состав, — Величковский быстро писал в лабораторном журнале. — Увеличим содержание марганца, снизим углерод…

Спустя пару дней другой визит.

Тут как раз проходила новая плавка. Раскаленный металл льется в форму. Три часа термообработки.

— Твердость выше, — констатировал Сорокин у твердомера. — Но посмотрите на излом. Не годится.

В ярком свете ламп поверхность разлома блестела крупными кристаллами.

— Черт! — профессор в сердцах стукнул кулаком по столу. — Перегрев при закалке. Зерно выросло до недопустимых размеров. Эта броня не удержит даже простой бронебойный снаряд.

Я наблюдал за их работой, выжидая момент. Нужно, чтобы они сами прочувствовали все тупики традиционного подхода.

Снова плавка. Снова термообработка. Снова неудача.

— Не понимаю, — Сорокин устало опустился на табурет. — Вроде все делаем правильно, по науке. А результат… — он махнул рукой на груду неудачных образцов.

Величковский задумчиво протирал пенсне:

— Возможно, мы идем неверным путем. Пытаемся улучшить существующую технологию, вместо того чтобы найти совершенно новую идею.

И тут я понял — момент настал. В это время я расхаживал по лаборатории, делая вид, что погружен в размышления. На самом деле в голове выстраивалась четкая картина, знания из будущего складывались в конкретную технологию.

— А что если… — я резко остановился. — Что если сделать броню трехслойной?

Величковский поднял глаза:

— Трехслойной? Но это же…

— Слушайте! — я схватил мел и начал быстро писать на грифельной доске. — Внешний слой — высоколегированная сталь. Хром — три процента, никель — два, молибден — один. И добавить ванадий, совсем немного, для измельчения зерна.

Сорокин лихорадочно записывал в блокнот:

— А средний слой?

— Средний делаем вязким, на основе марганцовистой стали. Он будет гасить энергию удара. А внутренний… — я на мгновение как будто задумался, — внутренний снова высокопрочный, но с добавкой титана.