Ответный удар

Пока молодой инженер менял пластину, профессор быстро делал пометки в журнале:

— Так, глубина проникновения… характер разрушения… отметины на задней стенке…

— Второй образец готов, — доложил Сорокин. — Трехслойная броня новой конструкции.

Мышкин подался вперед. Даже его невозмутимое лицо выражало интерес.

Снова хлопок. На этот раз более глухой звук удара.

— Невероятно! — Величковский прильнул к лупе, рассматривая место попадания. — Только вмятина! И какая правильная деформация среднего слоя…

Сорокин уже измерял глубину вмятины микрометром:

— Всего один целых восемь десятых миллиметра при тройной энергии удара! А масштаб показывает… — он быстро сделал расчет на грифельной доске, — … что такая броня выдержит попадание даже сорокапятимиллиметрового снаряда!

— Теперь под углом, — я указал на установку. — Проверим рикошет.

Закрепили пластину под углом шестьдесят градусов. Новый выстрел — и снаряд, срикошетив, впечатался в защитный экран.

— Записывайте! — Величковский лихорадочно чертил в журнале. — При угле шестьдесят градусов полный рикошет, поверхностные повреждения минимальные.

— А это что? — Мышкин указал на радужные разводы вокруг точки удара.

— Деформация кристаллической решетки, — объяснил Сорокин. — Видите, как равномерно распределилась энергия? Внешний слой рассеял удар, средний поглотил, а внутренний остался вообще без повреждений!

Я поднял сработавший снаряд, сплющенный, но не разрушившийся.

— Надо же, как его. А что, если мы сделаем другой снаряд?

— Погодите, — прервал Мышкин. — Сначала зафиксируем все результаты. Где фотографии?

Величковский заканчивал проявку в походной фотолаборатории, устроенной тут же:

— Вот, еще влажные… Но картина отчетливая. При одинаковой массе новая броня держит удар в два с половиной раза сильнее стандартной!

— И это без учета рикошетов, — добавил Сорокин. — А с учетом оптимальных углов наклона ее вообще невозможно пробить!

— Достаточно, — оборвал я. — Документацию — в сейф. Негативы я забираю. Через двое суток жду подробный отчет с расчетами и схемами. И товарищи… — я обвел всех взглядом. — Надеюсь, вы понимаете степень секретности?

Все молча кивнули. После ухода Мышкина Величковский тихо произнес:

— Знаете, коллеги, я сорок лет в металлургии, но такого еще не видел. Это не просто новая броня — это… — он замолчал, подбирая слова.

— Это победа, — закончил я за него. — Надо теперь сохранить секрет до решающего момента.

Сорокин начал убирать оборудование. За стеной гулко капала вода, напоминая о том, что мы все еще в подвале. Но эта темная комната только что стала местом рождения технологии, которая изменит историю.

После успешных испытаний брони я собрал Величковского и Сорокина в «штабной» комнате лаборатории.

— Товарищи, — я разложил на столе чистые листы, — броня это только полдела. Нам нужны новые снаряды.

— Зачем? — удивился Сорокин. — Мы же создали неуязвимую защиту.

— Именно поэтому, — я начал быстро чертить схему. — Представьте, что такую броню создаст кто-то другой. Чем будем пробивать?

Величковский задумчиво протер пенсне:

— Логично… Но существующие бронебойные снаряды исчерпали свой потенциал. Нужны принципиально новые решения.

— Верно. И у меня есть идея, — я понизил голос. — Но нам понадобится специалист по взрывчатым веществам и артиллерийским системам.

— Есть такой человек, — медленно произнес профессор. — Павел Андреевич Игольников. Бывший преподаватель Михайловской артиллерийской академии. Светлая голова, огромный опыт. Сейчас на пенсии, живет уединенно.

— Он надежен?

— Абсолютно. Старая школа. К тому же… — Величковский помедлил, — у него особые счеты с нынешней властью. Брата расстреляли в девятнадцатом.

На следующий день Игольников появился в лаборатории, сухощавый, прямой как струна, с цепким взглядом на морщинистом лице. Несмотря на возраст, движения четкие, военная выправка.

— Так-так, — он склонился над моими предварительными чертежами. — Любопытно… Весьма любопытно.

— Павел Андреевич, — я придвинул к нему стул, — нам нужны два типа снарядов. Первый — сверхскоростной бронебойный. Второй… — я помедлил, — второй будет использовать принцип направленного взрыва.

Игольников резко вскинул голову:

— Направленного взрыва? Но это же… — он осекся, глаза сузились. — Молодой человек, откуда вам известно о закрытых исследованиях фон Нейманна?

Я не стал отвечать на вопрос. Вместо этого объяснил всю схему.

— С вашего позволения, товарищи, — я подошел к доске. — У меня есть несколько… теоретических соображений.

Игольников и Величковский переглянулись. Сорокин приготовил блокнот для записей.

— Существующие бронебойные снаряды имеют три главных недостатка, — я начал чертить схему. — Первое — материал сердечника недостаточно тверд. Второе — форма не обеспечивает нужную концентрацию энергии. Третье — скорость встречи с целью слишком низка.

— Верно, — кивнул Игольников. — Но как решить эти проблемы?

— Давайте по порядку. Для сердечника предлагаю использовать карбид вольфрама с кобальтовой связкой.

— Позвольте! — Величковский привстал. — Но это же… Такой материал даже теоретически еще не существует.

— Теория давно разработана, — я продолжал чертить. — В Германии Крупп уже экспериментирует с карбидами для режущего инструмента. У нас просто никто не догадался применить их в снарядах.

Это была полуправда. Крупп действительно работал с карбидами, но до снарядов им было еще далеко.

— Дальше — форма, — я нарисовал обтекаемый профиль. — Удлиненный сердечник, облегченный баллистический наконечник, специальные ведущие пояски из медного сплава.

Игольников что-то быстро подсчитывал в записной книжке:

— С такой конструкцией можно достичь скорости… — он поднял глаза. — Невероятно. Почти километр в секунду!

— Именно, — я удовлетворенно кивнул. — А теперь второй тип снаряда. Здесь мы вообще отказываемся от кинетической энергии.

— Как это? — нахмурился Величковский.