Овертайм

Всех хоккеистов, которые здесь оказались, НХЛ бесплатно отправила в этот круиз, а я умудрился — за собственные деньги. Да еще они втянули меня в какие-то мероприятия, в хоккейные игры с мячом. Я скрывался сначала, но, хотя лайнер и огромный, от всех не спрячешься. В конце концов я — как в анекдоте — расслабился и начал получать удовольствие. И с ребятами-игроками пообщался, и с представителями Лиги. Правда, отдых оказался незапланированно дорогим, но часть денег я вернул — ужины мне доставались бесплатно. Каждый вечер мы играли с Козловым в теннис, а проигравший платил за ужин. Небольшая, но экономия. Слава, конечно, злился, и пару раз я ему проиграл на всякий случай, чтобы партнера не потерять. Тренировались мы с ним вместе, все-таки вдвоем веселей. Занимались в зале, бегали кругами по палубе.

Когда вернулись в Нью-Джерси, провели еще пару теннисных турниров. Потом Слава отправился домой, в Детройт, а я полетел в Москву на Кубок «Спартака» и для организации подготовки к Кубку мира. Стояли первые дни августа 1996 года.

Много легионеров в то лето в Москву приехало. Кубок «Спартака» стал популярным. Появилась возможность побыть в Москве в приличных условиях, с организованным питанием, но главное — лед. Не надо ходить ни к кому из клубных начальников, не надо выглядеть попрошайкой: «Разрешите мне у вас потренироваться». А тут все организовано; удобное время для тренировок, еда прямо во Дворце. Это немаловажно, потому что экономит время, и, если у тебя в Москве какие-то дела, ты многое успеваешь. Казалось, что Гелани Товбулатов предусмотрел все возможное и невозможное. Гелани вкладывает в Кубок всю душу, и ребята это чувствуют.

Как только закончился Кубок «Спартака», началась подготовка к Кубку мира. Мне казалось, что я в хорошей форме, неплохо играл на Кубке. Возможно, потому, что тренировался и готовился без перерыва, хотя не переутомлялся. Я связался с Детройтом, сказал, что мне бы хотелось подписать контракт, где сумма была бы немного выше. Вот почему окончательно этот вопрос отложили до моего возвращения в клуб. Адвокату достались сложные переговоры о всевозможных деталях, борьба за бонусы, но все вместе — это обычный бизнес.

Итак, я чувствовал себя в прекрасной форме перед подготовкой к Кубку мира. На первой же тренировке, когда нам устроили приличный темп на кроссе, я побежал в лидирующей группе. Бежал и думал, сколько же я продержусь среди молодых? Сорок минут сумел продержаться. Потом перешли к интенсивной тренировке на льду. Все прошло настолько отлично, что даже хватило сил отправиться на Ширяево поле в теннис поиграть. Играли парами, ставка — ужин, который мы с Макаром проиграли.

В ресторане я почувствовал, что колено побаливает, а когда встал, его заклинило, еле разогнул ногу. Наутро приезжаю в Сокольники, опять кросс, держался минуты три, чувствую, не могу дальше бежать. Колено уже болит серьезно. Вышел на лед, покатался половину тренировки, колено раздуло. Я поехал к Андрею Петровичу Сельповскому. Он, увы, не смог, как планировалось, поехать с нами на Кубок, случилось несчастье, серьезно заболела его жена, и он остался в Москве, но пока мы тренировались в столице, помогал нам так же, как и раньше…

Этот человек сделал столько операций, сколько, наверное, спортсменов в стране. Через руки Сельцовского прошли все хоккейные звезды от Валерия Харламова до Сергея Макарова. Я не знаю лучшего хирурга, особенно когда ломаются плечи, колени. Андрей Петрович — хирург, как говорят, от Бога, он работал в клинике имени Бурденко — истинный специалист и настоящий практик…

Андрей Петрович меня осмотрел: «Похоже, мениск». Я: «Не может быть, у меня никогда с ним проблем не было». На следующий день на тренировку я не вышел, но немного потренировался перед матчем с финнами. Пропустить я его никак не мог, я впервые выступал за сборную России. А туз’ матч, пусть тренировочный, но в Москве. К тому же во Дворце ЦСКА. Я в новом Дворце никогда не катался, не 10 чтобы играл. И кто знает, может, это мой последний шанс сыграть за сборную страны.

Наверно, все же не стоило выходить на лед, решение играть было чистым мальчишеством, но я не мог себе отказать сразу в двух таких удовольствиях. После первой половины матча мне стало тяжело кататься, я сел на скамейку. А тут Сережа Гончар получает травму: шайба попадает ему в голову. Остается пять защитников, пришлось выйти и доиграть матч. Но вечером колено страшно раздулось. Проехал с командой всю Европу, но ни в Швеции, ни в Германии играть не мог. Утром на тренировке катаюсь нормально, вечером колено раздувается опять. Полечусь: лед, компрессы, снова чувствую себя нормально.

Из Европы сборная России полетела прямо в Детройт, но перед полетом я сказал тренеру Джону Уортону, мол, так и так, что-то с коленом. У нас тренером называется специалист по виду спорта, а здесь — человек, который следит за физическим состоянием игроков. Тренер занимается и физиотерапией, и определяет, какому специалисту надо показать травмированного игрока. Джон был в поездке вместе с нами. Он меня предупредил: прилетаем в Детройт, сразу идем к доктору, будем решать, что делать.

Когда летели через океан, колено так раздулось, что начало распирать джинсы. Не знаю, зависело ли это от высоты или просто от того, что я все время сидел. Нас разместили в хвосте самолета, расстояние между сиденьями маленькое, колени согнуты. Прилетели вечером в Детройт, а на следующий день, утром, мне сделали все полагающиеся процедуры и сообщили, что мениск уже отвалился, нужна операция. Я спросил: а в Кубке мира смогу сыграть? Доктора разрешили, но сказали, как только закончится турне — сразу на операцию.

С этим диагнозом иду к генеральному менеджеру «Детройта». Он все уже, конечно, знал, но меня успокоил, что никаких проблем с контрактом не будет, он готов его подписать, хотя руководство и хозяин знают, что я должен буду пропустить начало регулярного сезона. В тот же день я подписал контракт с «Детройтом» еще на один год. Потом прошел мучительную процедуру: врачи откачали мне жидкость из колена, чтобы я мог играть на Кубке. Менеджер хотел, чтобы мне сразу сделали операцию. Я ему объяснил, как для меня важно, чтобы команда России выиграла, может быть, это мой последний турнир за родную страну. Менеджер ответил, поступай, как считаешь нужным.

В Детройте мы играли товарищеский матч с американцами, я его пропустил, потом встречались с канадцами, я опять не играл. Но на первый матч турнира вышел — против канадцев в Ванкувере. Потом провел и игру со словаками. Бесславно закончился для сборной России Кубок мира в Оттаве. Я вернулся в Детройт, пришел в клуб, мне сказали, отдохни дня три-четыре, операцию тебе назначили на понедельник в 9 утра. Я пошутил: «Понедельник — день тяжелый». А мне в ответ серьезно: «Наши доктора и в понедельник в хорошем состоянии, так что вы не волнуйтесь».

Я приехал в госпиталь на операцию на своей машине. Врачи говорят: «Почему вы без сопровождающего? Мы вас к концу дня отпустим домой, но вы сами не должны вести машину. И операцию вам делать не будем, потому что вы нас обманете и уедете сами после общего наркоза». Общий наркоз нужен потому, что операция тонкая, и я не должен даже шевельнуться во время ее проведения.

Я рассказал врачам, что, когда сломал ногу в Москве (а у нас нет двухпедальных машин, только трехпедальные), я ездил по Москве на «Жигулях» — и ничего. «Как же ты ездил?» — «А как, очень просто — левая нога на тормозе и газе, а правая лежит рядом на сиденье вместе с правым костылем. Зато другим, левым, я выжимал сцепление. Так и ездил целый месяц». Но американских врачей мой рассказ не убедил. Пришлось позвонить Константинову: «Вова, тебе придется дать слово, что ты приедешь меня забрать из госпиталя». А вся эта история началась с того, что мы с хирургом одновременно подъехали утром к больнице.

Вова сам как раз восстанавливался после операции: он порвал ахилл и начал рассуждать, что нам потом вдвоем будет легче восстанавливаться: у него левая нога не действует, у меня — правая. Как будто, если бы обе правые не действовали, было бы труднее. Я ему кое-что по-русски на это ответил. Наконец доктор подходит: «Где у тебя ключи от машины? Я их хочу забрать на всякий случай, чтобы ты не убежал».

Вечером Константинов заехал за мной, а через два или три дня я начал уже наступать на больную ногу, но ходил еще на костылях. Хозяин команды пригласил нас к себе домой на прием по случаю выборов какого-то окружного судьи. Команда уже вкатилась в предсезонные игры, и мы с Вовой, одноногие и травмированные, одни пришли на этот благотворительный ужин. Может, Константинов именно это и имел в виду, когда говорил, что вдвоем будет легче? Хозяин доволен, он еще не знал, что после операции я могу ходить. Через десять дней я уже катался потихоньку, набирался сил. Сезон уже начался, и мы с Вовой действительно тренировались вдвоем. Константинов опережал свой восстановительный график где-то на полтора месяца, Володя вообще уникальный парень, настоящий хоккейный боец. Казалось бы, отдыхай после такого трудного сезона (Константинов был признан самым полезным игроком команды), вкатывайся не торопясь, нет, он рвался на лед и, действительно, на полтора месяца раньше начал играть, и играл очень здорово с первого же дня. Такой он правильный человек. Я на прощание ему сказал: «Вова, ты меня бросил одного, теперь за меня возьмутся и будут гонять как Сидорову козу». Но я тоже пришел в себя довольно быстро, и недели через три после начала чемпионата тоже начал играть.