Озаренные

— Хватит испытаний, — не раз заводил разговор Лабахуа, — пора автоводитель устанавливать на «Скол».

Но Володя упрямился — требовал устроить «еще один экзамен». Он испытывал свой прибор в разных «капризных» условиях; глыбы угля то высушивались, то обильно смачивались водой.

Сегодня они еще больше увлеклись экспериментами. Рыхлый уголь, привезенный с соседней шахты, был обильно полит из шланга. Решили вызвать аварию — замкнуть электрическую сеть прибора, как говорят, на «короткую».

Уже несколько раз прокатывали тележку с клеваками и электродами вдоль рыхлой мокрой глыбы.

— Слушай, профессор, — вдруг нарушая долгое молчание, сказал Володе Лабахуа, — какие у тебя духи?

Володя и Алексей недоуменно посмотрели на главного инженера.

— Душиться стал, — продолжал Лабахуа. — Влюбился в какую-то нашу шахтерку?.. Духи! Точно, духами пахнет. — И, оглянувшись, вдруг вскочил. — Варвара Алексеевна!

Варя стояла посредине мастерской.

— Что случилось? — подходя к Варе, спросил Алексей.

— Ничего ровным счетом. Пришла посмотреть на ваш автомат...

— Вот это здорово! Не догадался пригласить сам, — смеялся Лабахуа. — Ну, профессор, объясняйте Варваре Алексеевне, как действуют ваши «боги в футлярах».

Они вышли из мастерской, когда уже начали сходиться шахтеры на вторую смену. Лабахуа и Володя направились в столовую, а Алексей пошел с Варей к Белополью.

Они шли между шахтерских огородов. Лучи плавили медные шапки подсолнечников, кукуруза прихорашивала под ветерком султаны...

— У меня новости, Алеша, — сказала Варя. — Сегодня позвонили из облздрава: предложили выехать на трехмесячные курсы усовершенствования в Москву.

— Что же ты? — настороженно спросил Алексей.

— Согласилась.

— Напрасно. Не нужно уезжать, Варя, — после короткой паузы с едва уловимой грустью произнес Алексей.

— Ты не сердись, Алеша, — прислоняясь подбородком к его плечу, вкрадчиво произнесла Варя. — Нужно. Ты ведь не хочешь, чтобы я отставала... Три месяца, всего-навсего девяносто дней.

— Девяносто дней... — вздохом повторил Алексей. — Мне очень будет не хватать тебя.

— А что если бы ты для испытания «Скола» выехал на полгода на другую шахту, в Сибирь или Караганду?

— Я бы взял тебя с собой.

— Поедем сейчас в Москву.

— Сейчас?.. Это невозможно: скоро будем испытывать в шахте автоводитель, — хмуро произнес Алексей.

Варя расхохоталась.

— Видишь, каким сразу стал ершистым.

— Нельзя кого-нибудь командировать на эти курсы вместо тебя? Еще успеешь поехать.

— Нельзя, Алеша. На днях пришлют путевку, все оформлено.

— Слушай, Варя! Ты не удираешь от меня?.. Может, приезд Крестова снова тебя заставляет раздумывать…

— Разве теперь я могу уйти от тебя, Алеша?!

12

Варя уезжала ночью — московским скорым.

В половине одиннадцатого она заехала за Алексеем.

В дорожном плаще Варя казалась выше, стройней. От широкополой мягкой шляпы падала на лицо тень, делая его сумрачным.

— Возьми пальто, будет прохладно, — посоветовала Варя, когда Алексей вышел на крыльцо в одной куртке. — А я пока у тебя цветов нарву. Можно? Провожаешь женщину и не догадаешься, что нужны цветы...

Они ехали всю дорогу молча. Варя взяла руку Алексея и держала ее как-то бережно, иногда легко сжимая.

Ночная степь успокаивала, навевала раздумья...

Кто стоял под ночным августовским донецким небом, тот никогда не забудет звездного дождя, что проливается над сухой бескрайней степью. Созрели звезды и сыплются с каких-то незримых небесных веток на теплую, разродившуюся урожаем землю; на сады, где в полумраке опадают перезрелые сливы, яблоки, груши; на золотые увядающие головки подсолнухов, на махровые простыни гречишных полей...

Спит и не спит степь, вся полная ясных и милых звуков. Кузнечики неутомимо куют канитель для золотых одежд увядающего лета. Где-то задыхаются от жажды сытые янтарным зерном перепела, перекликается в суходоле полусонный деркач, стрекочет, как большой кузнечик, на колхозном току молотилка. Из-за перевала доносится мерное посапывание доменной воздуходувки, будто там засыпает богатырь.

И над всем запахи сена, хлебного зерна, полыни, чебреца — сухие, пряные, ароматные.

Было тепло, но когда проезжали Холодную балку, в ней клочки тумана уже цеплялись за ветки боярышника.

На вокзале было пустынно, тихо и оттого казалось, что огромные, развесистые, изогнутые бурями тополи шумят грустно, под легким верховым ветерком, первым разведчиком осени.

Алексей сходил в кассу. Потом они уселись на скамейке в саду, под тополями.

— Ну вот мы и уезжаем в Москву, — тихо проговорила Варя.

Алексей ничего не ответил.

Варя увидела его лицо — суровое, с грустными глазами. Плотно сжатые губы, резкие складки у рта.

— Ну что же делать, Алеша?.. Что?

— Остаться...

— Нельзя... Я и сама уже думаю, что сделала глупость. Но неловко отказываться. Я буду отсчитывать каждый день.

Варя плотнее прижалась к Алексею.

Глухо ударил звонок. Варя быстро поднялась.

— Пошли, пошли, а то опоздаем, — заторопилась она. — Стоянка минута...

Вагон Вари был в самом конце длинного состава. Когда они добежали до него, паровоз уже просигналил отправление. Алексей поставил чемодан в тамбур, легко приподнял Варю, помогая ей взобраться на высокую ступеньку. Она схватилась одной рукой за поручень, нагнулась, обхватила свободной рукой шею Алексея, притянула его к себе и, поцеловав в губы, горячо шепнула ему на ухо:

— Ты всегда со мной!

Паровоз рванул состав. Лязгнули буфера, и вагон медленно поплыл вдоль платформы.

13

Результаты испытания «Скола» обнадеживали — в июне машина добыла три с половиной тысячи тонн угля. Всякий раз, когда Черкасов звонил Звенигоре, осведомляясь о добыче, Кирилл Ильич не упускал случая «разыграть» управляющего трестом.

— Все хорошо, Яков Иванович, «Скол» подводит, — кислым голосом докладывал он по телефону, — подводит... Порожняка не хватает, чтоб весь уголь из машинной лавы забрать.