Пацаны. Ковенант

Они сразу мне не понравились — неуловимо похожи на телохранителей, недавно прессовавших нас с Герой. Молчаливые мужчины, не реагируя на вопросы, повели нас к лифту. Поездка вниз, пара коридоров и мы гурьбой ввалились в допросную комнату без окон и почти без мебели.

В центре простой стол, перед ним полукругом пять стульев для нас. С другой стороны стола нас ожидали двое. Один из них, высокий и полностью лысый, стоял у стены, привалившись плечом, а второй — холеный, с неприятным узким лицом и обильной проседью в волосах, сидел перебирая бумаги. Именно он заговорил, едва мы расселись.

— Здравствуйте-здравствуйте, ребятишки. Меня зовут полковник Панин, я следователь по особо важным делам, министерство государственной безопасности.

Говорил он вкрадчиво и как-то неприятно. Да и вообще обстановка откровенно гнетущая.

— Вот этот господин, — обернулся полковник к лысому. — Игорь Родзянко, специальный уполномоченный комитета по защите прав человека. Будет наблюдать, чтобы я вас не сильно обижал.

Вот это уже прозвучало откровенно угрожающе. Родзянко же едва заметно кивнул нам, безразлично оглядывая нашу компанию. Полковник Панин смотрел с ожиданием, но никто не произнес ни слова. Не дождавшись наших комментариев, с неприятной улыбкой Панин опустил взгляд и продолжил говорить, читая с бумаги.

— А вы у нас значит… команда Эс-Дэ-Тэ-Эл, победитель общероссийского отбора в Ви-Ар спортивной дисциплине проекта «Акрополь». Капитан команды Максим «Милфайндер» Суворов, Иван «Кун-мастер» Воробьёв… Вы озабоченные что ли? — поднял на меня полковник неприятный взгляд серо-стальных глаз.

Я вздохнул, думая, как бы объяснить потактичнее. Полгода назад шутка казалась прикольной и безобидной, но похоже пришло время смеяться по-настоящему.

— Я вопрос задал, Максим милф-файндер Суворов!

— Я не понимаю, о чем вы говорите.

— Ты из меня дурака-то не делай! — брезгливо тронул лист и развел руки полковник, откидываясь на спинку стула.

— Если вы о наших никнеймах, то у Ивана в нем отсылка к Пло Куну, знаменитому мастеру-джедаю. Мой же никнейм двухсоставной, подразумевает поиск мила. Мил — это одна тысячная дюйма. Как капитан и тактик, я ищу место где тонко, потому что где тонко, там и рвется.

Игровые никнеймы утверждались директором учебного заведения во время регистрации команды. Наши с Ваней варианты директор школы зарубил, но после озвученного мной только что объяснения одобрил. Полагаю, просто для того, чтобы самому иметь возможность задавать вопрос: «Ну и кто здесь озабоченный?» Вряд ли он предполагал, что мы станем первыми в области и тем более с блеском выиграем российский гранд-финал, поэтому и отнесся так легко к невинной шутке.

— Ну да ну да, — покивал Панин, поджав тонкие губы.

Тут из-за спины заговорил один из оставшихся у дверей наших сопровождающих.

— Тащ полковник, разрешите для профилактики разок ему…

— Рано пока, — оборвал говорившего Панин, вновь беря в руки лист. — Итак, ни разу не озабоченные милф-файндер и кунимастер, а также Виталий «Ушан» Петров, Ярослав «Мудро»… Это как, мудро или мудро?

— Мудро, с ударением на первый слог, — дрожащим от напряжение голосом ответил Ярик. Волнуется. Впрочем, все уже волнуются — неприятная здесь атмосфера.

— Тебе какая моча в голову ударила?

— При регистрации персонажа было написано предупреждением: сменить имя невозможно, так что выбирайте мудро. Ну я и выбрал «Мудро», — еще более дрожащим голосом объяснил Ярик.

— Отлично, отлично, — покивал полковник. — Ну и последний у нас Георгий «Тартар» Герасимов. Тартар — это посланник из ада, стесняюсь даже спросить?

— Это соус такой, — буркнул Гера.

— Ах соус! — хлопнул по столу руками полковник, отчего сидящий рядом со мной Ярик заметно вздрогнул. — Как же я не догадался! Итак, мои озабоченные малолетние друзья. Сейчас у вас будет двадцать минут подумать, пока я кофе пью и знакомлюсь с материалами дела, потом начну вызывать вас на допрос по одному. И не дай бог в ваши бестолковки придет мысль в чем-то мне соврать…

— Прошу прощения, — перебивая, заговорил вдруг звонким голосом Ваня. — Вообще-то вы не имеете права так с нами разговаривать.

— Серьезно? А как я имею право с вами разговаривать?

— Вежливо, уважая гражданское достоинство. И вообще, вы не имеете права нас допрашивать. Мы несовершеннолетние, я хотел бы позвонить родителям.

Полковник отвечать не стал, просто посмотрел на Родзянко.

— Подойду через двадцать минут, когда начнете опрашивать, — мгновенно сориентировался уполномоченный по правам человека, покидая комнату.

— Хотел бы позвонить родителям, — едва закрылась дверь, карикатурно выговаривая букву «о», передразнил Ваню полковник. — Не имею права так разговаривать…

— Вы отказываетесь дать нам возможность позвонить? Вы превышаете свои полномочия, у вас будут проблемы.

— Ну обосраться просто, что ж делать-то теперь? — усмехнулся полковник, но тут же черты лица его изменились, выражение стало жестким. — Знаешь, сынок, в чем ваша главная проблема? Вы выросли без привычки получать по лицу. Вы вообще не следите за поступками, словами, как… как бессмертные какие-то! Мои полномочия таковы, что я сейчас команду дам и тебе хохотало в щепки разнесут, зубами плеваться будешь. Рот закрой, щ-щенок! — прерывая Ваню, хлопнул ладонью по столу полковник так сильно и громко, что Ярик рядом со мной аж подскочил.

— Если бы вы с самого детства уяснили, что за необдуманное слово или действие можно выхватить, в этом мире было меньше трагедий. У вас же шрамы как у Гарри Поттера не загораются, когда вы приближаетесь к опасной теме. Вы совершенно не просекаете потенциально опасные ситуации, как улыбающиеся ландыши, блаженные какие-то! Еще раз, для тугоумных: у вас есть двадцать минут подумать, потом начну вас вызывать по одному. Если поймаю кого на вранье, сразу на восемь лет строгого режима поедете.

— За что?

— Было бы за что, уже бы уехали. Идите, думайте! Несовершеннолетние, — сказал как плюнул полковник.

Нас развели по одиночным комнатам. Даже камерам, скорее: узкий пенал, кровать с панцирной сеткой без белья, тумбочка, в уголке металлическая раковина. Напоминало больничную палату, только в тюрьме. Здесь было ощутимо холодно, так что я сел на кровати, обхватив себя руками.

Двадцать минут давно прошли, за мной никто не пришел. Наверное, последним будут допрашивать. Но прошел по ощущениям час, два, три, за мной никто так и не приходил. Уже сильно хотелось в туалет, но на мои крики и стуки в дверь никто не реагировал. Подолбил минут пять еще, потом использовал раковину не по назначению. Санкций никаких не последовало — или за мной не следят, или допустимые нормы поведения.

Следующие часов десять или даже пятнадцать, по ощущению, я провел то свернувшись клубком на решетке кровати в попытке хоть как-то сохранить тепло, то приседая, отжимаясь и бегая на месте в попытке это тепло воспроизвести. Меня не кормили, не проверяли, за ночь — а меня здесь реально на ночь оставили, я весь извелся, чуть ли не на стены лез.

Когда лязгнул замок, почувствовал невероятное облегчение — уединенное заточение, а просидел я около суток точно, нервы серьезно расшатало. Отвели меня в уже знакомую допросную комнату. Лысого уполномоченного по правам не было, только полковник за столом. Выглядит совершенно также, как и вчера, а вот в действиях конвоиров изменения — усадив меня на стул, пластиковыми стяжками притянули ноги к ножкам, заведенные за спинку руки больно стянули на запястьях.