Падая, словно звёзды

Снова слезы, и я с трудом сдерживаю свои слова. Я где-то читала, что терапевты обязаны сообщать, если пациент намеревается причинить кому-то вред, так что лучше держать свои мысли о Еве Дин при себе.

Доктор Болдуин все еще озабоченно хмурится.

– Единственный способ поддержать его – позволить ему принимать собственные решения в выбранное им время. Если ему трудно, я, конечно, рекомендую к кому-нибудь обратиться, но решение выяснить правду о той ночи полностью принадлежит ему.

– Вы бы не хотели, чтобы он искал правду? Для ясности или… собственного спокойствия?

– Моя профессиональная точка зрения заключается в том, что с людьми надо работать на том этапе, на котором они сейчас находятся, а не пытаться выталкивать их из зоны комфорта. Если его комфорт в незнании, я бы не стала подталкивать его к знанию, пока он сам этого не захочет. – Она ободряюще улыбается. – Быть рядом – это лучшее, что ты можешь для него сделать.

Быть рядом с Заком, любить его так сильно, насколько только способно мое разбитое сердце? Это все, чего я хочу.

– Мне непривычно быть хорошей для кого-то другого, – говорю я. – Трудно себе представить. И страшно. Я не хочу его подводить.

Доктор Болдуин улыбается.

– Давай продолжим работать вместе, хорошо? Этим ты не подведешь саму себя и останешься доброй к самой себе.

Глава 23

Закари

Частный самолет приземляется в аэропорту Сент-Луиса около полудня. Роуэн сидит напротив меня на шикарных кожаных сиденьях и смотрит в окно на маленький аэродром. На ней джинсы, закатанные у голени, серая рубашка, белые кроссовки и черная куртка с закатанными рукавами. Моя, от Тома Форда. Точнее, ее, с того самого момента, как я накинул куртку ей на плечи на дне рождения.

– Города практически не видно, – замечает Роуэн и одаривает меня улыбкой. – Я ожидала увидеть здания, машины… Возможно, даже какую-нибудь большую арку.

– Моя семья живет в Кирквуде. Это примерно в двенадцати милях к юго-западу от Сент-Луиса. У нас была небольшая квартира в городе, но родители предпочитают тишину и покой. Когда у меня появились средства, я их переселил. – Я склоняю голову набок. – Разочарована?

– Я прожила в Лос-Анджелесе всю свою жизнь, – отвечает она. – Мне нравится тишина и покой. Отсюда и любовь к моему домику.

– Здесь будет не так тихо, как в твоем домике, – замечаю я, хотя в этом-то и весь смысл. У Роуэн так долго не было настоящей семьи, что, думаю, немного общения с моей семьей не повредит.

– Думаю, что не стану возражать против этого, – говорит она, отвечая и на мои слова, и на мысли одновременно.

– Возможно, ты изменишь свое мнение, когда познакомишься с моим братом.

Самолет заканчивает выруливать на летном поле, и нас уже ждет машина. Ради десятиминутной поездки к дому в Кирквуде мы меняем шикарный салон реактивного самолета на шикарный салон «Кадиллака». За окном проносятся кварталы огромных домов, разбросанных далеко друг от друга, перемежающихся большими лесными массивами. Наконец машина сворачивает на пустынную дорогу, которая оканчивается тупиком и упирается в большой дом. Это новое одноэтажное здание, построенное около восьми лет назад, во французском провинциальном стиле с фасадом из камня и штукатурки и высокими треугольными арками над дверями и окнами.

Водитель достает из багажника две наших сумки на колесиках, и я его отпускаю.

Роуэн смотрит на дом.

– Это ты его для них купил?

– Это первое, что я сделал, когда начали поступать деньги от «Дара божьего».

– Он огромный.

– Знаю. Наверное, намного больше, чем нужно двум пенсионерам, но я был в восторге от того, что могу так о них позаботиться.

– У тебя здорово получилось, Батлер. – Роуэн вкладывает свою ладонь в мою. – Я рада, что приехала.

– Я тоже.

Я подхожу, чтобы поцеловать ее, но в этот момент с грохотом распахивается входная дверь, и появляется Джереми. В футболке, джинсах и босиком. Мой брат-близнец прислоняется к перилам парадного крыльца, самодовольно ухмыляясь и засунув руки в передние карманы джинсов. Его растрепанные волосы длиннее моих, а на щеках щетина.

– Готовься, – предупреждаю я Роуэн, пока мы направляемся к крыльцу, волоча за собой наш багаж. – Его будет много.

– Хочешь сказать, что он надоедливый и невыносимый?

– Нет, он хороший парень, но с переизбытком энергии. Что-то вроде щенка сенбернара.

– Так-так-так, это же Закари Райан Батлер собственной персоной!

Джереми перепрыгивает через три ступеньки и заключает меня в объятия. В этот момент я осознаю, как же сильно скучал по брату и вообще по Миссури. От блаженства у меня закрываются глаза. Дома. Еще не переступив порог, я чувствую себя как дома в объятиях моего брата.

– Скучал по тебе, братишка.

– Я тоже по тебе скучал, – отвечаю я.

Он в последний раз сжимает меня в объятиях и отпускает.

– А ты, должно быть, Роуэн, – говорит он, протягивая руку. – Я Джереми. Рад познакомиться.

Маленькая ладошка Роуэн ложится в его ладонь, а любопытный взгляд мечется между нами.

– Странно, правда? – со смешком спрашивает Джереми. – Точно такой же, но другой.

– Ага, – отзывается Роуэн. – Все равно что смотреть на копию Зака из нейросетей.

Я хлопаю брата по руке.

– Слыхал, Джер? Ты – моя нейросетная версия.

– Где-то я уже это слышал?

Роуэн машет руками:

– О боже, нет, прости меня. Я не это имела в виду.

– Все в порядке. – Джереми обнимает меня за плечи и берет за подбородок, ласково теребя меня за щеку. – Мы все знаем, кто в нашей семье зарабатывает деньги.

– Когда ты приехал? – спрашиваю я, высвобождаясь из объятий брата и заставляя его взять багаж Роуэн.

– Прошлой ночью. Из Дубая. И позволь мне сказать, что это полтора перелета.

– А чем ты занимаешься? – интересуется Роуэн, когда мы входим в прихожую.