Падая, словно звёзды

Роуэн, прищурившись, смотрит на нашу с Джереми фотографию в бейсбольной форме, где нам по пять лет.

– Это Зак, – говорит она, указывая на маленького мальчика справа.

– Очень хорошо! – с улыбкой говорит мама. – Угадала.

– Это он, – говорит Роуэн, указывая на другую нашу фотографию в парке развлечений «Шесть флагов». Затем переводит взгляд на следующую. – А тут он слева. В зоопарке Зак стоит позади Джереми.

– Четыре из четырех! – У мамы от удивления и даже легкого шока округляются глаза. – Как ты это делаешь?

Я смотрю на Роуэн, и в моем голосе сквозит нежность:

– Да, как ты это делаешь?

Она слегка улыбается мне и пожимает одним плечом:

– Просто знаю. Что-то в твоих глазах.

Между нами четырьмя повисает тишина, но ее быстро нарушает Джереми. Как слон в посудной лавке, он выскакивает из-за угла с подносом, заставленным стаканами и кувшином лимонада.

– Что я пропустил?

Мама берет Роуэн под руку и нежно улыбается ей.

– Ничего. Мы развлекаем нашу гостью. Она просто золото.

Роуэн улыбается, но я замечаю, как сжимаются ее пальцы. Пока мама с папой спорят, кто где будет сидеть во внутреннем дворике, я отвожу ее в сторонку.

– Ты в порядке?

– Твоя мама так добра ко мне.

– Это плохо?

– Она напоминает мне маму Джоша. Очень добрая. Когда моя собственная мама… – Глаза Роуэн начинают блестеть, но она яростно моргает и вздергивает подбородок. – Нет, я не собираюсь этого делать. Мы не в прошлом. Мы в настоящем, правильно?

– Верно, но, Роуэн, если тебе тяжело…

Она решительно качает головой:

– Я не собираюсь тебе все портить. Или себе.

– Роуэн, Зак. – Мама подзывает нас взмахом руки. – Идите садиться.

Мы сидим с напитками на заднем крыльце, откуда открывается вид на просторный, окруженный деревьями двор. Края участка упираются в лес, а большой пруд в центре, почти мини-озеро – главная гордость моих родителей. Маленькое каноэ, привязанное к еще более миниатюрному причалу, приятно поскрипывает на волнах, а по буро-зеленой воде зигзагом плывет пара уток. Одинокий осетр стоит на страже.

– Ну что ж, – говорит Джереми, откидываясь на спинку стула. – Где он?

– Где кто?

– Твой маленький золотой друг. Только не говори мне, что ты не захватил с собой своего «Оскара».

– Я не привез «Оскара», – говорю я. – Я не полный придурок.

Джереми вздыхает.

– И почему я не удивлен? Ты, наверное, засунула его куда-нибудь в шкаф.

– У него есть своя полка.

– На бачке унитаза, – вставляет Роуэн.

Джереми смеется.

– Вот это да! Из всех мест в твоем огромном доме…

Я ерзаю и бросаю взгляд на Роуэн. Она читает мою молчаливую просьбу не говорить им, что последние шесть недель я живу в отеле, и кивает.

– Я больше там не живу, – говорю я. – Я продал дом и… снял квартиру.

– Правда? – переспрашивает мама и переглядывается с папой. Они оба с облегчением вздыхают: большой стеклянный дом был идеей Евы. – Что ж, мы все очень тобой гордимся.

Разговор продолжается, но я чувствую, что Джереми за мной наблюдает. Он бросает на меня короткий взгляд.

У меня вопросы…

Я отвечаю ему тем же.

Позже.

Мы впятером сидим и болтаем о ерунде, и постепенно болтовня превращается в настоящую беседу. Джереми рассказывает нам о своих подвигах, и мы все плачем от смеха. К тому времени, как солнце садится и сумеречное небо окрашивается в темно-синий цвет, Роуэн кажется спокойной, а моя мать ведет себя так, словно ни за что не собирается от нее отказываться. В конце концов папа готовит нам свое фирменное блюдо: свиные отбивные, картофельное пюре, зеленую фасоль, салат – ничего особенного, но из домашней еды все мое самое любимое.

За обеденным столом я наблюдаю, как Роуэн ест в окружении моей смеющейся, дружелюбной семьи. Не раз я ловил ее на том, как она оглядывается по сторонам, словно ей трудно поверить, что подобная сцена может существовать за пределами телевидения или кино. Иногда мне тоже трудно в это поверить. Насколько мне повезло, и как хочется когда-нибудь воссоздать подобное для своих собственных детей. Мир достаточно жесток, и я хочу создать надежное и безопасное место, как это сделали мои родители для меня и Джереми.

После ужина Джереми настаивает, чтобы мы все пошли куда-нибудь поесть мороженого.

– Да, давай, – соглашается мама. – Неподалеку есть небольшой торговый район с симпатичной центральной улицей. Там полно магазинчиков и ресторанов. Роуэн, тебе понравится.

Мы все забираемся в папин «Субурбан» и выезжаем. Я надел толстовку с капюшоном и бейсболку, хотя рядом с Джереми в принципе бесполезно пытаться сохранять инкогнито. Мы настолько похожи, что люди почти каждый день принимают его за меня и останавливают на улице. В этот вечер, пока мы идем по колоритной улочке, на нас, как обычно, смотрят и перешептываются, но, к счастью, никто не подходит, чтобы сделать селфи или взять автограф.

Кафе-мороженое «Терри» принадлежит одной семье. Каждый из нас заказывает по стаканчику, и когда приходит время расплачиваться, Джереми хлопает меня по спине.

– За ваш счет, мистер Голливуд.

– Веди себя прилично, Джереми, – говорит папа, доставая бумажник.

– Да, Джереми, веди себя прилично, – повторяю я.

Он бросает на меня неодобрительный взгляд, который тут же переходит в смех. Затем он серьезнеет, берет меня за плечи и пристально смотрит в лицо.

– Боже, это почти как смотреться в зеркало.

С моих губ едва не срывается колкое замечание, но я слишком счастлив, слишком сильно по нему скучал. По всем ним. А теперь Роуэн здесь, и все кажется каким-то идеальным.

Мы выходим на улицу в поисках свободных мест: вечер теплый, но еще не душный. Немногочисленные столики перед кафе рассчитаны на двоих, и Джереми громким лязгом подтаскивает кованый железный стул к столу, за которым сидят наши родители. Последний свободный столик заняли мама с малышом, поэтому мы с Роуэн стоим у стены с рожками мороженого в руках. Я – с «Роки-Роуд». Она – с мятно-шоколадной крошкой.