Падение Левиафана

"Спасибо", - сказала Танака.

Двадцать минут спустя ее лицо осторожно сжимали и разжимали. Доктор Ганьон был невысоким, худым человеком с копной ярко-белых волос, которые почти прямо стояли у него на голове. Он напоминал Танаке персонажа из детской передачи. Но его голос был глубоким и мрачным, как у священника или распорядителя похорон. Каждый раз, когда он говорил, ей казалось, что ее ругает марионетка.

На настенном экране высветилась серия изображений. Несколько фотографий ее щеки, снаружи и изнутри. Снимок челюсти и зубов. Еще один снимок кровеносных сосудов ее лица. На снимках она видела неровный след, где заканчивалась старая кожа и начинался новый рост, более отчетливо, чем в зеркале. Ощущение того, что в ней растет что-то новое, заменяя ее плоть чем-то другим, вызывало у нее дискомфорт.

"Да", - сказал Ганьон своим басовитым гулом, звучавшим разочарованно. Возможно, в ней. "Повреждения были значительными, но это можно восстановить". Он махнул рукой на изображение ее челюсти. Выбитые зубы и зажившие переломы выделялись в виде неровных линий на фоне гладкой белой поверхности.

"И щека", - сказал Танака, не задавая вопроса.

Ганьон отмахнулся от него одним нетерпеливым взмахом своей маленькой руки. "Полевая работа была неплохой. Я бы так не сказал. Но нет ни текстурирования, ни подбора тонов. Если мы этого не сделаем, ты будешь ходить с половиной лица, похожей на задницу новорожденного. Но медик на "Воробьином ястребе" хорошо поработал с сосудистой системой. Меня беспокоило возможное повреждение челюсти. Если бы кость была под угрозой смерти, мы бы хотели заменить ее целиком. Но..."

Он жестом показал на ее изображения, на ее внутреннюю плоть, как будто она сама могла судить о своем здоровье.

Танака попыталась представить себе свое лицо, удаленную челюстную кость и ожидание, пока ей вырастят замену, ее рот висит свободно и бесформенно. Ее кожа головы сжалась от этого образа. По крайней мере, это было одно из тех унижений, которых она избежала.

"Как долго?"

Кустистые белые брови Ганьона поднялись, как пара испуганных гусениц. "Это будет проблемой?"

"Возможно".

Он сложил руки на коленях, как скульптура Мадонны.

"Тогда, наверное, лучше подождать, пока ваша нынешняя миссия не будет завершена, прежде чем начинать", - сказал Ганьон, его голос звучал глубоко обеспокоенно по поводу ее жизненного выбора.

В памяти всплыло воспоминание о маленькой рыжеволосой девочке, которую спросили, не уродлива ли она. Грубость, уязвимость и непреодолимая боль от ее любви к ребенку. Унижение в ней звенело, как винный бокал.

"Господи, черт возьми", - прошептала она, качая головой.

"Простите?"

"Я сказала "нет". Начинай сейчас".

"Во что ты ввязалась?" - спросил голос очень издалека. Танака попыталась открыть глаза, но мир был в двадцатиграммовом ожоге, а веки весили тысячу фунтов.

"Мммбуххх", - сказала она.

"О, черт, извини", - сказал голос не так далеко. Мужской. Гравийный. Слева от нее. "Не видел, что ты спишь. Просто услышал, как они тебя везли".

"Угу", - согласилась Танака, и тут кто-то ослабил ускорение, и ее глаза открылись. Яркий белый свет врезался в них, обжигая ее зрительный нерв. Она захлопнула веки. Она попыталась найти руками свое тело, и что-то хромое и вялое, как умирающая рыба, проскочило по ее груди.

"Да, подождите минутку", - сказал мужчина. "Вы, должно быть, после операции. Когда вас опускают под воду, то опускают на всю глубину. Чтобы вылезти обратно, нужна минута".

Танака попыталась кивнуть в знак согласия, но ее голова упала набок. Мир продолжал замедлять свое ускорение, и она смогла выпрямить голову и рискнуть снова открыть глаза. Комната все еще была слишком яркой, но это уже не был лазер, стреляющий в ее мозг. Она совершила ошибку, но не могла вспомнить, какую именно.

Она посмотрела на себя. Она была одета в больничный халат, который спускался только до колен. Ее икры, тонкие, как у марафонского бегуна, покрытые узлами и шрамами, торчали из халата. Ее руки лежали на груди. В левой из вены на спине выходила трубка.

Она почувствовала краткий миг паники, затем голос сказал: "Я в больнице. Мне только что сделали операцию по восстановлению лица. Я в порядке. Голос, который был одновременно ее собственным и чужим, успокаивал ее.

"Ты в порядке?" спросил Гравийный Человек. "Мне кого-нибудь позвать?"

"Нет", - справился Танака. "Я в порядке. Мне только что сделали операцию по восстановлению лица". Она остановила себя, прежде чем сказать ему, что они находятся в больнице. Он, вероятно, знал.

Теперь, когда гравитация в комнате снова ощущалась лишь как одна треть g вращения станции Гевиттер, Танака рискнула повернуть голову в сторону, чтобы взглянуть на него.

Оказалось, что его почти не было видно, он был погребен под массой медицинского оборудования, окружавшего его кровать. Неудивительно, что он не смог увидеть ее, когда ее кровать вкатили в палату. Но Танака мог видеть его макушку, седеющие светлые волосы с высокой и жесткой военной стрижкой. Внизу кровати, за аппаратами, которые почти закрывали его, торчала одна мозолистая нога.

"Это, наверное, отстой, да", - сказал Гравийный человек.

"Меня подстрелили, - сказал Танака, даже не успев подумать об этом. Я все еще немного не в себе, сказал ей голос. Будь осторожна в своих словах. Храни свои секреты в тайне.

"В лицо?" сказал Гравийный Человек, затем хрипло рассмеялся. "Большинство людей получают пулю в лицо, и операция не нужна, понимаешь? А вот подлатать - это, по-моему, уже победа. Поздравляю с еще одним днем вне утилизатора".

"Больно, однако."

"О, не сомневаюсь. Еще бы, блядь". Гравийный человек прохрипел еще один смешок.

"Ты?" сказал Танака.

"Лицо - единственная часть меня, которая не испорчена. Мой патрульный ялик преследовал контрабандистов. Преследовал их до того, что мы решили, что это их место высадки. Маленький дерьмовый астероид, не намного больше нашего корабля. Подобрались поближе, чтобы осмотреть его..."

Он замялся. Танака подождал, гадая, заснул ли он, или воспоминания были слишком болезненными, чтобы о них говорить.

"А потом БУМ, ублюдок!" прохрипел Гравийный Человек. "Вся скала разлетелась. Это был не контрабандист. Это был какой-то подпольный говнюк, который хотел набрать лаконцев". Ялик сложился, как будто был сделан из фольги. Рикки и Джелло даже не заметили, как это произошло. Но корабль сложился вокруг меня так, будто был создан, чтобы отрезать все, что мне не нужно для жизни, и в то же время не дать мне истечь кровью".

За грубоватым добрым юмором - мои друзья погибли, а я получил травмы, от которых, возможно, никогда не излечусь, разве это не смех?
– скрывалась симфония скорби и печали, но она слышала ее. Это было не ново. Она могла чувствовать это вместе с ним, и это была часть.

"Я сожалею о вашей потере", - сказал Танака. Она почувствовала, как по рукам и ногам пробежали иголки. Она пробовала сжимать кулаки. Она чувствовала себя слабой, как младенец, но пальцы двигались, когда она им говорила. Это было хорошее начало.