Падение с яблони. Том 2
Шрифт:
И больше уже думать ни о чем не хотелось. Было только слабое желание добраться до постели.
В пять утра меня разбудил стук в окно. Это Харьковский воротился от вдовы сладкогрудой. Он просил меня открыть калитку.
– Прикинь, сил нет через забор перелезть, – сказал он, заволакивая свои ноги в комнату и одетым заваливаясь в постель.
Вид у него и в самом деле был потрепанный, как у щенка, которым мальчишки поиграли в футбол. Но в отличие от меня он выглядел героем. И, подобно настоящему герою, завершившему победный бой, тут же издал громовой храп.
А я, забитый и несчастный,
И до тех пор, пока солнышко не влезло в окошко и не закричало, что пора вставать, я все ворочался и страдал.
Нет страшнее утра, когда не спится и лежать невыносимо, и встать нет сил, и подниматься надо. Состояние было хоть уже и не блевучее, но значительно хуже, чем ночью. Тошнота сменилась бесконечной тихой болью и невыносимым упадком духа.
Подлец Харьковский вскочил как заведенный. Как будто ночь безмятежно проспал. Свеженький и полный задора, готовый для трудовых подвигов. И стал собираться на завод. А я, чтобы хоть как-то поддержать себе настроение, принялся обвинять его в том, что вчера он угощал нас отравленным самогоном.
Он пошел на завод, а я серьезно подумал о будущем, о поступлении в Ростовское художественное училище. Но, как заявила Рыжая, пока не отработаю два года на заводе и потом еще столько же не отслужу в армии, никаких Ростовов мне не видать! Оставалась одна надежда – наш уважаемый директор Иван Иваныч Иваницкий. Это в его силах освободить меня от завода и направить в училище.
И сегодня на больную голову я поймал его и обрисовал ситуацию.
Он ответил сразу и определенно. Непонятно было только, для чего, слушая меня, он хмурил брови, жевал губы и мял свой блестящий от выбритости подбородок.
– Об этом не может быть и речи, Соболевский! Я при всем своем желании ничем не могу помочь. Я понимаю, у тебя способности, которые надо развивать, тебе, конечно, надо учиться. Но пойми и ты! Государство затратило на тебя огромные средства. И существует поэтому положение: два года ты должен отработать. Тебе даже от армии дают отсрочку! Настолько это важно.
Я поблагодарил его за участие и отчалил. И решил про себя развивать свои способности самостоятельно.
Размышляя таким образом, я не заметил, как очутился на 21-м переулке.
Любаша была дома. Но готовилась к отъезду.
Я предложил ей прогуляться.
– Куда? – спросила она.
– Разве это имеет значение! – сказал я влюбленно.
– Да нет…
– Пойдем куда-нибудь за город, на природу. Хочу природу и тебя!
Она счастливо улыбнулась и пошла переодеваться.
А я поймал себя на мысли, что ничуточки ей не соврал. Мне и в самом деле хотелось побыть с ней наедине. Ни веселье, ни друзья, ни одиночество – ничто так не лечит израненную душу, как любовь!.. Такое вот неожиданное открытие я сделал, пока дожидался Любашу.
Любаша вышла в белом платье. Оно, конечно, было очень красивое и очень ей шло. Но слишком нарядное. Никак не для прогулки, на которую меня подталкивали черти.
Я знал десятки мест за городом,
где можно было укрыться, как в лесу. И меня тянуло именно туда. Откуда Любаша могла вернуться полноценной женщиной. Хотя особо я и не раскатывал губы. Но эта мысль была неистребима, и на всякое свое действие я смотрел сквозь призму этой мысли.– У тебя такое платье!.. Как у невесты перед брачной ночью, – пошутил я для поднятия своего духа.
Любаша юмора не поняла. Польщенно улыбнулась.
Прогулка оказалась даже приятнее, чем я ожидал. По пути выпили газированной воды, и последнее действие алкогольной отравы в моем организме закончилось. Как будто бес отпустил свою удавку. В голове просветлело, и мир вокруг окрасился в естественные краски. А та энергия, которую Любаша всегда излучает, помогла мне быстро набрать силу.
Настроение мгновенно поднялось. Я сделался разговорчивым, шутливым, стал нести всякую чепуху. Девчонки всегда любят, когда им несут чепуху. В общении с ними очень важно что-нибудь чепуховенькое. Так что серьезная братва имеет у них мало шансов.
Незаметно мы очутились за городом. Поболтались по садам и в конце концов забрались в густющую посадку, где трава была толщиной в сорок персидских ковров. И птички там тоже были, и цветочные ароматы, и покой…
Я услужливо раскинул свой пиджачок. И тут же не удержался с предложением:
– Не лучше ли сразу снять это платье?
Любаша осталась глуха.
Через два часа она принялась твердить, что ей уже пора. Два часа мне потребовалось, чтобы узнать, что под белым ее платьем имеются еще такие же белые трусики!..
И чтобы не выйти из равновесия, я подумал, может, она затем и едет домой, чтобы отчитаться маме в своей целости. Или просто ей для этого дела необходимо родительское благословение.
Я проводил ее до дому. Потом помог дотащить до вокзала тяжелую сумку. Посадил ее в поезд. И там ее расцеловал, прямо на завистливых глазах молодой проводницы.
Очень не хотелось выпускать ее из рук.
Домой вернулся с легкой тоской. Но физически здоровый. Будто вовсе не пил. Будто только с работы.
128. Успех упирается в мастерство
24 июня. Воскресенье.
Простившись с Любашей, я плотно уселся за изучение истории искусств. Но теория лишь часть моей напряженной работы. Основное – краски и холсты. Корплю над своей техникой. Мазюкаю всевозможные портреты и пейзажи. Голых баб не трогаю. Это, я понял, несерьезно.
Все больше и больше склоняюсь к тому, что прежде всего надо уметь! Всегда найдешь, что изобразить. Но никогда этого не сделаешь, если элементарно не можешь! Мастерство – это качание мускулов. Собственные мышцы не обманешь. Не заставишь их расти ни уговорами, ни обещаниями. Только работать, работать, работать!
Недавно прорезалась еще одна мыслишка относительно своего будущего. Может, удастся сорваться в Ростов и там утрясти вопрос без документов. Документы эти пока в бурсе, но скоро будут переданы в заводской отдел кадров. Не знаю, что получится. Надежды мало. Говорят, будут разыскивать, как беглого крепостного. Да и там, в Ростове, без бумаг вряд ли будут со мной разговаривать.