Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Падение с яблони. Том 2
Шрифт:

На квартире «Рупь семь», кроме Дешевого, все еще терлись Карман, Мендюхан и некстати приблудившийся Северок. Подлецы не спешили освобождать хату. Выдавливали у Дешевого магарыч.

Инициатива мздоимства исходила от Мендюхана. Дешевый психовал и грозился набить ему морду. И только к восьми часам общими усилиями мы все-таки выпроводили их. Но одной бутылки лишились. У Дешевого сдали нервы. Мендюхан одолел его ударом ниже пояса. Он упал на свою кровать и заявил, что остается снимать Лену Цапко.

– Цапать ее буду!.. Цап-царап!.. Цап – за сисю, царап – за писю!

Я был от Мендюхана в восторге. Этот

умненький, щупленький, распустившийся мальчишка, благодаря хорошо подвешенному язычку, доводил здоровяка Дешевого до истерики. Лично я бы не смог на него злиться.

Как только дверь за грабителями захлопнулась, мы навалились на порядок. И минут через двадцать комната выглядела так, что в нее вполне можно было приглашать людей.

– Ну шо, пошли теперь за кошелками! – боевито сказал Дешевый.

И мы отправились.

Но по дороге наш кормчий вдруг заканючил. Неуверенность и сомнение помутили его разум. И чем ближе мы подходили к месту, тем несноснее становился Дешевый.

– Все равно у меня ничего с ней не выйдет. Ну шо это такое?! Два раза встретились, даже не побазарили как следует… Не, пацаны, это точно – ни хрена у нас не выгорит!

Я попытался вселить в него дух.

– Вова, я вообще не знаю, кто меня там ждет! Ну и что? В любом случае побухаем!

– Не, все это дохлый номер! Мне никогда с этими кошелками не везло. Да, если честно, Лена мне не очень…

– Слушай ты, мерин ушатый! – возмутился наконец Харьковский. – Надо было тебе дать бутылку, чтобы ты свалил! А мы бы взяли Мендюхана!

И Дешевый заткнулся.

Мы прибыли к дому на 27-м переулке. Марина уже крутилась у ворот и высматривала нас.

Она была с обалденной прической. Вообще, Марина Бисюхина очень женственная девочка, даже слишком для нашей бурсы. Не зря, видимо, Галя считает ее стервой. Марина раньше подруг поняла свое предназначение. И теперь все творческие способности отдает своей внешности. Я над картинами так вдохновенно не работаю, как она над своим лицом. Ее лицо – целая палитра красок, причем уложенных мастерски. Ей бы зубки еще поровней – и к краскам добавилась бы ослепительная улыбка.

Марина попросила подождать минут десять, пока девочки соберутся. И скрылась за высоким зеленым забором.

У Дешевого опять началось недержание.

– Тебе хорошо, – сказал он Харьковскому. – Тебе осталось только не полениться раздеть ее да отжарить. А тут не знаешь, с какой стороны заходить… Как набычится эта Лена!.. Ну шо я с ней буду? О чем разговаривать?

– Ты тока сам не набычься, – очень дельно посоветовал Харьковский.

Во мне тоже зацарапалось что-то дешевенькое. Но я оставался спокоен. Все мысли и чувства были зажаты в крепкий кулак, которым руководило простое любопытство и здоровый половой интерес. И прежде чем показались наши красавицы, я еще успел успокоить Дешевого, напомнив ему про Мендюхана.

Наконец зеленая калитка распахнулась, и вместе с ароматом духов одна за одной выплыли три женщины. Выплыли к нам. Так приятно было это осознавать, что в голове возникло легкое головокружение.

Ничего подобного не возникало в бурсе, когда десятки раз я сталкивался и с Мариной, и с Леной. Возможно, это было влияние той, третьей, низкорослой, незнакомой, которая вышла последней и скромно стала позади Марины.

– Вот, знакомьтесь, – сказала

Марина. – Это Люба Матвеева, наша подруга.

Люба почему-то втянула голову в плечи и поочередно взглянула на всех нас, видимо, отыскивая своего предназначенного. И я не заметил, чтобы она хоть как-то выделила меня. Может, потому что было достаточно темно и я не мог хорошо видеть ее глаза. Тем не менее кошачьим зрением я совершенно точно определил степень ее симпатичности. Выше средней.

Первым к Любе подскочил Дешевый.

– Очень приятно!.. Меня зовут Владимир Александрович.

И схватил своими граблями ее ручку и стал трясти. Так что у Любы даже вытянулась шея.

Затем его сменил Харьковский. Захватив ту же ручку и так же тряхнув ее, представился:

– Вячеслав Иванович Харьковский!

Мне выпендриваться не хотелось. И я остался в стороне. Когда же все взоры обратились ко мне, я очень просто сказал:

– Трималхион Бонавентурович Перепатякин.

– Это Леша Соболевский. Он шутит, – поспешила внести ясность Марина.

– Алексей Васильевич, – добавил к чему-то Дешевый.

– О боже! – отозвалась Люба. – Я думала, вы окажетесь проще.

– Можно и попроще, – зацепился Дешевый. Но, не сообразив ничего проще, тут же замолк.

Эстафету упавшего товарища подхватил Харьковский:

– Можно и побольше, и потолще! Шо хочите, то и будет, главное, шоб не нарваться на хозяйку.

Он прилип к своей Марине и двинулся с ней первой парой. Лена с Любой взялись под руки и последовали за ними. Мы с Дешевым потащились последними.

За пятнадцать минут пути, пока мы склоняли старую хозяйку, у меня сложилось мнение, что Люба компанейская девчонка. И в самом деле, когда мы открывали калитку и партизанской поступью проникали в хату, было впечатление, что все мы знаем друг друга как минимум пару лет.

И уже в комнате при ярком свете я хорошо разглядел ее.

Невысокая, плотная, далеко не хрупкая, как мне вначале показалось, с короткой стрижкой и с лицом, которое можно встретить в любом магазине. Но с царственной грудью!

Когда она сняла пальто, в комнате будто вспыхнул дополнительный источник энергии. Под белой кофточкой из тончайшего шелка, под вздымающимся вверх кокетливым жабо был скрыт реактор. Так что мы втроем даже переглянулись. И в квадратных глазах каждого читалось одно выражение: «Ни хрена себе!»

Впрочем, если быть справедливым, то эта жизненная энергия исходила от всех кофточек и юбочек. В нашей конуре, прокуренной до кирпичей и насквозь пропитанной вином и матерщиной, не часто являлись такие цветочки. А если уж быть точным, то, наверное, ни разу. Я не помню здесь такого света и такого запаха.

Пока мы переглядывались да покряхтывали, сдерживая восторженные улыбки, наши девочки со знанием дела принялись хлопотать у стола. Мы, как тени, продолжали ходить за их спинами.

На столе одно за другим появлялись блюда. Колбаски, консервы, салатики, конфетки и прочая мелочь, которая была увенчана самой настоящей бутылкой коньяка. После чего Харьковский с Дешевым одновременно произнесли:

Поделиться с друзьями: