Падение во грех

У всего мира он вызывал ненависть. А у той, что тоже смотрела миру в лицо – восхищение и гордость. Он был её поддержкой, её духом, её волей… только благодаря ему она сама ещё держалась….

Она бы давно сломалась, если бы его не было рядом… если бы рядом не было его силы, его гордости.

Она бы не выдержала без него… он нужен ей… он – её единственная надежда в этой мучительной пытке, на этом мучительном пути к Мечте… к Мечте, в которую становится всё труднее верить….

Я бы не смогла без Айона….

И я вновь с гордостью смотрю в эти насмешливые аметистовые глаза, на эту презрительную улыбку… палачи всё больше и больше изощряются в своих пытках, новые потоки крови текут на пол… но на лице Грешника по-прежнему ничего, кроме ироничной ухмылки.

Как же он… как же он прекрасен….

Я невольно сжимаю кулак на груди, ощутив под пальцами грязную ткань рубашки. Там, на коже, у меня теперь множество шрамов, оставленных инструментами палачей… но меня больше не пытают. Теперь каждое воскресенье я вынуждена смотреть на пытки Айона. Но, как бы не было ужасно это зрелище, как бы меня саму ни пронзала боль всякий раз, когда палачи наносили рану Айону, всё же… как же был прекрасен этот гордый Грешник, насмешливо глядящий на своих истязателей.

И как его дух поднимал мою, казалось бы, мёртвую волю… палачи надеялись сломить меня, заставляя глядеть на все эти пытки? Глупцы… это только придавало мне сил.

Ведь гордость Айона не могла не придавать их….

На мгновение я закрыла глаза. Иногда я с трудом удерживалась от того, чтобы не сказать палачам Айона всё, что я думаю про них. Но я… я слишком боялась, чтобы сделать такое… да, теперь ко мне не применяли пыток, и, как я понимала, даже если я бы что-то сказала, они бы не имели право это сделать… но пыток я и не боялась. В те времена, когда меня пытали, я нередко, несмотря на мучительную боль, говорила что-то язвительное своим палачам, просто чтобы сохранить своё гордость, достоинство… наверное, даже все психологические тренировки Мехена не помогли бы мне, если бы не… если бы не эти глаза Айона… перед которыми всеми силами не хотелось ударить лицом в грязь… перед которыми просто невозможно было позволить себе сдаться….

Тогда я перебарывала всякий страх перед палачами, всякий страх перед болью. Я знала, что меня будут мучить сильнее, но, как бы боль не была ужасна, как бы потом она ни терзала меня, заставляя мечтать о смерти, всё же… всё же сохранить свою гордость было для меня куда важнее… ведь только сохранение своего достоинства, своей воли придавали какой-то смысл моей ставшей мучительной жизни. Когда все охранники покидали камеру, я могла кричать, плакать, звать смерть… я могла сдаваться, становится лишь комочком боли… но только когда в камере никого нет, кроме меня и Айона. Когда же входили охранники, я держалась… мне нужно было держаться, сжимая зубы, чтобы не терять мучительную надежду!

Я не боялась говорить палачам что-то язвительное, перебарывая боль и слёзы… ведь тогда они могли ещё сильнее мучить меня, чтобы выместить свою злость….

Но теперь, когда они больше не пытали меня… я знала, что они могут сделать то, чего я боялась больше всего….

Меня изнасиловать.

Как ни странно, после той первой пытки, охранники больше не делали подобных попыток, предпочитая лишь усиливать мою боль. Возможно, Айон был прав… и они хотели сначала сломить меня пытками, унизить… возможно, их слишком уж выводили из себя насмешки Айона, что они не хотели лишних повторений… возможно… впрочем, не так уж это и важно….

Важно, что тогда, хотя, конечно, риск существовал, они могли вылить всю ненависть ко мне, причиняя всё более изощрённую боль… но теперь… теперь, когда меня больше не пытали, я знала, что они запросто могут попытаться меня изнасиловать, если я вдруг начну их злить….

Так что я теперь предпочитала молчать. Впрочем, Айон прекрасно обходился и без меня. В насмешках над палачами ему не было равных.

Что вновь и вновь заставляло меня гордо улыбаться за него….

Наконец, палачи яростно отбросили все пыточные инструменты. Ухмылка Айона стала торжествующей. Наконец-то они поняли всю бесполезность своих попыток сломить его!

Но вдруг один из палачей подошёл ко мне и резко дёрнул за руку, заставив подняться с лежанки. Я недоумённо посмотрела на него. Что они собираются делать?

– Пойдёшь с нами, – сквозь зубы процедил охранник и почти потащил меня к выходу из камеры.

Напоследок я успела бросить недоумённый взгляд на Айона, увидев, как он помрачнел. Сердце невольно ёкнуло в груди. Похоже, он догадывается, что они хотят сделать со мной… и мне явно ничего хорошего ждать не приходится….

Охранники тащили меня по тёмным коридорам тюрьмы. Из-за грязных железных решёток доносились стоны и крики заключённых. Вонь наполняла всю тюрьму, но к ней я уже привыкла….

Охранники тащили меня всё выше и выше. Вот уже пройден последний тёмный коридор – карцер для провинившихся охранников. Кажется, на мгновение в свете ламп я увидела знакомое лицо в шрамах… немой охранник Роберт.

И вот меня уже вывели наверх… в верхний коридор. Солнечный свет, проникающий сквозь окна почти ослепил меня… сколько времени я уже не видела его? Мне кажется, что вечность….

А потом охранники почти втащили меня в какую-то комнату, и остановились у входа, по бокам двери, словно лакеи. Я несколько раз глубоко вздохнула, переводя сбившееся дыхание. А затем подняла глаза….

Комната была обставлена с большой роскошью. Огромные зеркала в золотых рамах, письменный стол красного дерева, тяжёлые бархатные шторы на окнах… это вызвало у меня кривую ухмылку. Сразу стало понятно, кому всё это принадлежит….

А вот и она сама….

Марилена вошла в заднюю дверь, великолепно раскрашенная кукла, как и всегда. На ней было лимонное платье с золотым шитьём, блестящие волосы были уложены в замысловатую причёску. Запах её духов достигал и меня, хотя я, признаться, стояла довольно далеко.

Подавляя ироничную улыбку, я бросила взгляд на позолоченное зеркало, увидев отражение скелета с копною грязных седых волос. И уже не смогла вновь не ухмыльнутся.

Этот ненавидящий взгляд Марилены… ведь в нём также прекрасно чувствуется зависть….

Ирония в том, что Марилена страстно бы желала оказаться на моём месте… но ей просто не дано было понять Айона….

– Смотрю, тебя достаточно хорошо подлатали, – как-то садистки улыбнулась женщина, рассматривая меня оценивающим взглядом. – Мне докладывали, что ты корчилась от боли, не в силах нормально стоять… а теперь, пожалуй, даже сгодишься для тяжёлой работы….

Я презрительно хмыкнула, также оценивающе рассматривая Марилену.

– Могу я, наконец, узнать, с чего вдруг такое милосердие? – проговорила я, всё ещё презрительно усмехаясь. – Меня это очень удивило.

Улыбка Марилена стала ещё более садисткой.

– О да, можешь… – почти пропела женщина, положив руку на стол. – Видишь ли, чтобы работать на каторге нужно иметь хоть какое-то здоровье. Вряд ли там от тебя будет толк, если ты не сможешь стоять на ногах.

Мне показалось, что пол ушёл из-под ног. Голова закружилась, я начала задыхаться… нет… что угодно, только не это….