Падший ангел. Явление Асмодея

Когда-то к блаженному Фоме повадилась одна блудница… Она входила в великолепных нарядах и украшениях. Фома читал ей свои проповеди. Но незаметно его душа все больше покорялась сатанинской страсти. И длиннее стали его проповеди ради того, чтобы удерживать в келье эту женщину. Страх обуял Фому. Спохватился он, подбежал к огню, схватил горящую головню и поднес ее к своему языку, чтобы сжечь его.

И явился к нему ангел и молвил: «Не ведаешь ты о том, что в блуднице этой ты любишь не Сатану, но Бога. С ним твой разговор твоими устами.» И прозрел Фома, что прощен он. Изгнал он соблазнительницу огненной страсти из кельи… Мучимый поступком своим, простершись на молитву, он заснул. Тогда явились к нему два ангела и молвили: «Мы опоясываем тебя по повелению Господа, поясом целомудрия, ибо изгоняя блудницу, ты испытывал соблазн, пояс не может быть развязан никаким последующим искусом. Блудница вернется. И за любовь твою она очистится от греха. Чего нельзя достичь человеческим усилием, то дается милостью Бога…»

Я не сказал тебе, Марта, одну библейскую истину – самый праведный поступок приближает нас не к одному Богу, но и к Дьяволу. Значит, важен смысл поступка. Я тебе многое не сказал, чтобы не затруднять твою запутанную жизнь. Когда Фома пришел к поступку, оправданному с нравственной точки зрения, оказалось, что он распахнул келью не для изгнания блудницы, а для принятия дьявола. Вместе с блудницей он изгнал Бога.

Священник почувствовал, как тепло разливается внутри его, будто испил он горячего меда.

Тыльной стороной ладони он вытер со лба пот, и расставив руки по сторонам, провел свое одиночное шествие вокруг дома, прославляя Бога. Как здорово, когда ты – ребенок и можешь искренне радоваться, поверяя свои молитвы Богу.

Вдруг все вспыхнуло в глазах его и померкло. От резкого удара тело мешком свалилось на землю, голова оказалась в другом мешке. Его куда-то потащили, будто зверя, попавшего в западню. Суета, шум, выкрики, сопение… Он успел различить голоса не ангелов, но людей. И Люди дали о себе знать – они принялись пинать человека, как ворох сена и при этом спрашивали друг у друга, разрешили ли им убивать священника.

Внезапное избиение – внезапно прекратилось. И неземная тишина воцарилась вокруг.

Все нарушил жук, назойливо копошащийся у шеи. Отцу Марку в это мгновение показалось, что это он превратился в жука, зарытого в навозе грехов. На зубах заскрипела земля, она заскрипела и под ногами. Упираясь в ближайшую корягу, он выбрался из мешка, упал на спину, но кровотечение стало перекрывать дыхание в носу и в горле, заставило перевернуться на живот и приподняться на локти. Жук уже проделал большой для себя путь – он суетливо взбирался на стебель гибкого паслена.

«Жук-могильщик! Ты уже здесь. Я не успеваю за тобой. Но ты тоже хорош! Прилетел на падаль, да обознался. А может нет? Может я и есть та падаль, что интересует жуков, а не людей. Кому ж еще закидывают на голову мешок?»

Из его уст вырвалась человеческая речь:

– Куда ты? Постой! Ты не ответил: падаль я или нет!

Она была направлена тому собеседнику, который незримо присутствовал.

Рядом, в траве, он обнаружил рыбацкий плащ – в нем он встречал кого-то из прихожан. «Ларса? Или кого-то другого? Он бросил? Не успел подобрать? Или подбросил. Плащ большого размера, я его где-то видел…»

В глазах замелькали уходящее пятно Марты, низкие ветки сада, божья коровка на большом листке дерева, нереальном листке дерева… «Лист, листок…, но в глазах была одна муть… Почему листок? Или? Или кто-то подбросил? Кто? Тот, кто их вспугнул, не допустив моего убийства. Тот, кому я зачем-то нужен… И он является в личине. Является… Божья коровка, жук-могильщик… Насекомое садится на… на плащ! Как же я не догадался? Мне ничего не показалось. В саду был плащ.

– Он подброшен тобой! – и он снова обратился к тому, кого видел только он. – Вот почему крик этих безумцев, крик, который я отчетливо помню, оказался криком испуга. Они бежали, не успев покончить со мной. Ты вспугнул этих пернатых мстителей? Но боишься меня. Я жду. Выходи! – он громыхал своими голосовыми связками так, что голос его срывался на хрип.

Когда в ушах прошелестели последние шумы и воцарилась тишина, он вкрадчиво попросил:

– Выходи.

А потом настойчивее и тверже:

– Ну покажись, дьявольское отродье!

Никто не откликнулся, встреча откладывалась, и нужно было спешить на тропу, по ней эти озверелые люди могут настигнуть Марту. Он ринулся за ней. Ночью она не свернет с тропинки. И если ее преследуют – то уже могли догнать.

– Дураки не угомонятся.

Ему пришлось проделать путь до городских ворот. Дозор был усилен несколькими людьми. Еще двое всадников на лошадях проскакали по дороге. Ворота были открыты – значит кто-то вошел. Наверное, Марта успела.

Обратный путь был таким легким, будто он путешествовал по небу. На душе было как-то легче. Он долго простоял посреди леса, куда забрел, и блаженно улыбался и чего-то ждал… и догадывался, Марту они не нашли.

– Изыди… Изыди, дьявольское отродье. Ты насылаешь на меня безумцев и спасаешь от смерти. Я тебе зачем-то нужен. Да? Скажи. Да?! А зачем? Гореть тебе в аду!

В горле запершило. Он кричал, хрипел и стонал, охваченный спазмами в горле, мотал головой и пытался изречь на свет новые и новые слова.

* * *

Утром он пришел на место, где пролилась его кровь, куда его тащили, надев мешок – не иначе, баран на заклание. И среди множества отпечатков сапог он не нашел плаща, но увидел следы животных, будто прошли стада травоядных и стаи хищников.

Испытание было послано прошедшей ночью. И это испытание принесло еще один знак. Ему показалось, что этот знак был на земле.

– Сатана где-то рядом… он был среди них, этих озлобленных правдоискателей. Он прикинулся овцой или быком, поэтому его не загрызли волки, – он сказал эти слова вслух, и сразу остерегся. Речь сложилась произвольно, будто пробив существовавшие до этого преграды, и привела к заключению: –Люди слепы. Когда они следуют Сатане – то идут к своей погибели…

Глава 34

Важно вытягивается к небу своими заостренными башенками и кровельными выступами городская ратуша. Оплот власти на этой земле. За тонкими колоннами, чередой украшающими здание до самого верха, затаился лицевой фасад ратуши с узкими окнами, витражами, украшенными богатой резьбой и полудрагоценным камнем. Как ни громоздки ворота, устроенные для въезда любой повозки, но они будто придавлены каменной массой здания. Исправно они выполняют свою миссию – привести в обширные помещения, где во время ярмарки выставляются товары, в погреба, в кладовые, в темницы.

Под высокой лестницей стоят Бургомистр, его свита и ратманы. На них длинные, подбитые и опушенные мехом одежды, черные, с меховыми воротниками и серебряными застежками, на головах – меховые шапки. Почти на всех важная одежда.

Перед ними положили четыре бездыханных тела, на широких покрывалах, в этом кровяном месиве, с огромным трудом, по кускам одежды, можно было угадать солдат.

Вот бургомистр приподнял свою трость, потряс ею, и с бешенством в глазах выговорил два слова:

– Дерзость неслыханная.