Падший ангел. Явление Асмодея
Шрифт:
Теперь со сном его приключилась беда. Часто с той поры бродил он ночами, страдая бессонницей. И приходил кто-то к его постели – бежал Ларс в страхе на улицу. Сидел там до утра. А утром покурит – приляжет, опять покурит, а сон все не идет. Лишь днем удавалось вздремнуть. Но дневной сон приносил с собой один и тот же кошмар: ОПЯТЬ ДОГОНЯЛ ЛАРС СВЯЩЕННИКА И ВСЕ ТЯНУЛСЯ РУКОЙ СХВАТИТЬ ЕГО. Но рука покрывалась кровью, и свиное рыло смотрело на него: то в упор, то из окна его дома. И не мог Ларс убежать – бежать было некуда. Вся нечисть выползала из своих нор… и его Марта ползла к нему…. и среди всего этого мракобесия он увидел, как Марта тянет к нему руки и душит…
Недавно Ларсу привиделась она во сне. Стояла в отдалении. Безмолвно манила его указательным пальцем, а кто-то ходил по его дому – он прокрался – заглянул – из окна торчало рыло свиное. Он побежал и в темноте опять стояла Марта – присмотрелся –
– Ларс? Да ты спишь на ходу, – возмутился Яан, который все это время не умолкал. – Мало всыпали вы тогда священнику. Берем тебя с собой, на поиски. Хватит гадать – выгадывать. Священника и девку эту надо вытащить на суд людской – он подошел к Ларсу: – Сыпни табачку.
– Она ж здесь где-то…
– Кто?
– Да девка эта! Ты о ней говоришь?
– Да я знаю, – Яан внимательно посмотрел на Ларса: –А что у тебя с лицом?
– Да не выспался…
– А! понимаю… Так где ты ее видел?
– Я не видел. Рассказывают – она бежала, пока не столкнулась с Андресом. Тот шел помечать деревья для сегодняшней рубки. Да вон он с кем-то разговаривает.
– Андрес, где Кристина?
– А я почем знаю. Что мне теперь за каждого отвечать, кто в лес пойдет?
Тут вмешалась толстушка Ингер:
– Чего вы наговариваете на девчонку, плохо ей стало, не видели – она в обморок падала…, – и обернувшись к женщинам, спросила: – Вы отвели ее?
– Да, пошли с ней, не переживай.
Сколько стояли здесь люди – столько моросил холодный дождь. Толпа начинала расходиться. К Ларсу придвинулся угрюмый Отто:
– Ларс, я видел ее, ведьму, когда вы этого повалили. Но у меня язык не повернулся окликнуть вас. Я запомнил ее…
– Да хватит уже!
– Не знаю как тебе, а со мной что-то не то… я до сих пор в себя прийти не могу… все мерещится… а тут и в церковь не сходишь. Я гоню прочь это из памяти. Не дай Бог кому такое…
– Да-а, – отозвался Ларс.
– Ты знаешь, Ларс, мне показалось, что она в сутане священника была…
– Да-а, тревожно все это. Может и не за священником надо охотиться…
– Ты о чем? – неохотно спросил Ларс.
– Говорю, может и не он, – повторил Отто. – Вот взбудоражил ты нас с этим священником…
– Да-а… я виноват… Я вот это натворил.
– А она может в городе? И не померла?
– Кто?
– Кто-кто… Ведьма, – недовольно проворчал Отто.
– Давай смекнем – как нам быть. Может, скажем Яану?
– Погоди, не говори никому. Как бы нам не обернулось.
– Скажем – не видали ничего. А? Отто?
Отто отмахнулся в ответ и, сжав губы, придвинулся послушать разговор Яана.
Но уже раздавался конский топот – нагрянули стражники Бургомистра и принялись разгонять людей. К дому ведьмы привезли доски, и заколотили все входы и окна. Оставшихся зевак разгоняли плетьми. Власть боялась народных возмущений.
Глава 44
Несколько дней кряду шли проливные дожди. Казалось, разверзлись все хляби небесные, и все тучи разом собрались над долиной. Но назначенный день похорон Янека перенести было нельзя. Священник раньше обычного собрался в храм. Он вышел на крыльцо, но спохватился, что забыл платок. Он был рассеян в последнее время, и все возвращался к тому случаю, когда он мог предостеречь Янека, и ждал его в доме. Он все мог, но не сделал этого. В сознании с новой силой вспыхивали фрагменты его поисков, когда все началось со встречи в заброшенном доме, обнаруженных надписей, и знаков, без сомнения, предостерегающих о близкой беде.
В небе гремели раскаты грома, и вспышки молнии осветили высокие стены, по которым Инесса пробиралась туда, где можно было спастись от грохота и беспомощно прижимала к ушам найденную ветошь. Худая как стебель травы, она пробиралась на своих хромых ногах по комнатам, освещаемым раскатом грома. Прожив в доме священника несколько лет, она не могла привыкнуть к лесному шуму в непогоду, к грохоту падающих на крышу, оторванных веток старых лип, и бьющимся железным петлям на дверях сарая. Где бы ни обнаруживал ее священник, он находил, что лицо ее обезображено испугом. В этот раз ему пришлось заглядывать за шторы, вскрывать высокие шкафы, и он разыскал это больное дитя в самой дальней комнате, под кроватью, чтобы перенести в каминную, к огню. Очень некстати отсутствовала домработница фру. В такую непогоду она обычно не приходила, но как собраться на похороны, когда нельзя оставить в одиночестве Инессу, тем более на целый день. Инесса вела себя беспокойно и показывала пальцем туда, откуда
он ее только что вытащил, она с рождения была лишена речи, тем выразительнее были ее жесты.– Хорошо! Хорошо! Ты что-то там забыла – я принесу… будь здесь… не убегай.
Но Инесса вскочила на ноги, едва он отвернулся, и выскочила из комнаты.
Ему пришлось снова ее возвращать, и накрывать пледом, чтобы унять дрожь.
– Будь спокойна! Грейся! Плед не снимай. Это плед. Не снимай. Не снимай!
…Собравшись, он вернулся в комнату с брошенным на полу платком Инессы и сложенным пополам одеялом. Инесса снова убежала. Но аккуратно сложенное одеяло наводило его на странные мысли. Инесса бы не сложила его так или сложила, но медленно, чтобы выйти, а не убежать. Он не учел, что Инесса не расстается с некоторыми из своих игрушек. Когда он ее укладывал – игрушки у нее с собой не было. Скорее всего она вышла за куклой. И все же никогда, да, никогда она не стала бы складывать одеяло перед поиском своей куклы. Ее кто-то позвал, или повел? Она смиренно повиновалась.
Огонь в камине то вспыхивал, то угасал. Священник подошел к чаше со святой водой, и худшие опасения его оправдались – вся покрытая плесенью, чаша источала зловоние.
В доме кто-то появился из «темных». Он скрывал себя в одиноких комнатах дома, но священнику было не до встречи.
И снова в висках застучала мысль – где Инесса? Он забежал в соседний большой зал – ее там не оказалось, вернулся – заглянул под кресло, и взял в руки маленькую тряпичную куклу. Он не видел раньше у Инессы такой игрушки – надо спросить фру Клару, может она приносила. Такие игрушки шьют женщины в городе… но никакого развития его мысль не … Взгляд! Упорный и пронзительный, прошил его насквозь. Он оглянулся – в дверях застыла Инесса. Она в упор смотрела на священника, готовая хищником наброситься на него. Никогда викарий не сталкивался с таким взглядом. Но уже в следующую секунду она затаенно улыбнулась, прошла и села на прежнее место в каминной. Отец Марк положил перед ней куклу, которую она тут же схватила и прижала к груди. Он перекрестился перед самым большим в доме распятием Христа, принес святой воды, окропил все углы, умыл Инессу, принес ей поднос с кувшином молока, румяными булками и вареньем, и попрощался с ней до вечера.
…В небе грохотало беспрерывно, яростно завывал ветер, края туч вздыбились, и потоки воды ненасытно терзали землю. Уже на тропе между деревьями священнику послышалось, что в промежутке между раскатами грома раздался крик, он прислонился к дереву, напрягая слух – и душераздирающий крик женщины повторился. Он вернулся к дому, заглянул в окно – Инесса играла на ковре. Тогда он спокойно и решительно направился в сторону леса. Стенания стихии были гневным голосом Бога, и он решил идти и выкрикивать слова молитв. Он шагал, готовый ко всему, что бы ему ни говорили эти люди, навстречу бушующему ненастью, в самое пекло бури, навстречу водяной лавине. Вокруг все визжало, клокотало, шипело; казалось, все эти звуки вот-вот сольются в последнюю органную симфонию, возвещающую о гибели мира. Он шел, несмотря ни на что, и волки, шныряющие за ближайшими кустарниками, так и не решились к нему приблизиться. Но когда раздался треск, и повалилось старое дерево, преградив путь, викарий стал перелазить, зацепился и впервые позволил себе оглянуться. Звери исчезли. Он пошел в обход, через бурелом, в храм зашел через внутренний вход, переоделся и вышел к заждавшейся пастве.
Янека хоронили целый день. Повозка, в которой его везли, на первой яме стала вязнуть колесами в грязи. Подпирая плечами струпья колес, их выкручивали из вязкого месива. Но на повороте лошадь заскользила и повозка съехала в канаву, наполненную водой. Гроб поехал из телеги, и никто не смог его удержать. Он ударился торцом об камни и рассыпался, будто сделанный не из дерева, а из хрупкой коры древесной. Голова покойника скатилась в воду, следом ушло и вытянутое безжизненное тело. И из мути торчали только носки его ботинок. Все замерли. Подбежал священник и решительно полез в воду. Никто не поспешил ему на помощь. Священник схватил голову за волосы, и направился к повозке, чтобы удержаться за нее, но рукой он не успел схватиться за край и рухнул в воду. Уже весь мокрый и грязный, он протянул им голову, которую так и не выпустил – и все шарахнулись от него назад как от прокаженного. Никто не осмелился подойти. Он уложил голову на обочине и снова полез в воду, вытаскивать труп за одну руку. И теперь все видели как высоко его самообладание. Он больше не споткнется. Те, кто смотрел сначала на священника как на прокаженного, теперь видели перед собой мужественного человека, крестились, будто не верили, что перед ними человек.