Падший ангел

Ели пряники напрасно —

без идеи и без цели.

Пароход затем отчалил,

увозя твою прическу.

Я остался на причале —

молодой и трезвый в доску!

ЗЕМЛЯ

Круглая... И нету ей врача,

если заболеет почему-то...

Мне все чаще страшно по ночам

из-за Магелланова маршрута.

Круглая... Так честная вдова

остывает, старости подвластна.

И, выходит, Ленин-голова

для других старался понапрасну.

Звезды гаснут и не на Кремле,

мрут не только люди, но — планеты...

Я б желал медлительной Земле

превратиться к финишу в комету!

Переехало собаку колесом.

Слез не лили, обязательных, над псом.

Оттащили его за ногу в кювет.

Оттащили, поплевали, и — привет.

И меня однажды за ногу возьмут.

Не спасет, что я не лаю и обут.

Что, по слухам, я — талантливый поэт.

Как собаку, меня выбросят в кювет.

Потому что в черной сутолоке дня,

как собаку, переедут и меня.

Сахалин, 1958

С ПОЛУЧКИ

Пьяные бабы множат морщины.

Пьяные ползают черви-мужчины.

Пьяные руки не цепки, но липки.

Пьяные с губ облезают улыбки.

Пьяные ноги дубасят в настилы.

Пьяные зубы скрежещут, как пилы.

Все позабыто, сбыто, пропито.

Пили, как лошади из корыта.

Били копытами в землю и в небо!

Не было Пушкина! Не было, не было...

Сахалин, 1958

БЫВШИЕ ЛЮДИ

На тряских нарах нашей будки —

учителя, офицерье...

У них испорчены желудки,

анкеты, нижнее белье.

Влетает будка в хлам таежный,

все глубже в глушь, в антиуют.

И алкоголики — тревожно —

договорятся и запьют.

На нарах — емкостей бездонность,

посудный звон спиртных оков;

на нарах боль и беспардонность,

сплошная пляска кадыков!

Учителя читают матом

историю страны труда.

Офицерье ушло в солдаты,

чтоб не вернуться никогда.

Чины опали, званья стерлись,

остался труд — рукой на горле!

И тонет будка в хвойной чаще,

как бывшее — в происходящем.

Сахалин, 1958

НА КЛАДБИЩЕНСКОЙ УЛИЦЕ

Каждый день гробы на катафалках

свозят на кладбищенскую свалку.

Мимо окон

с музыкой прощальной,

с минимальной кучкою скорбящих,

проезжает грузовик печальный,

увозящий

сложенное в ящик.

Иногда без музыки гундосой,

сторонясь живых на перекрестках

и не отвечая на вопросы,

мрачная проносится повозка.

...Каждый день за солнечным окном

мне напоминает об одном:

все идет туда,

куда вставляют клизму,

а — не к коммунизму...

Оха, Сахалин,

1958

КАКОВО?

Каково на свете птицам

без орудий производства

строить гнезда и кормиться

без основ животноводства?

Каково зверью на свете

убивать без револьверов,

не читать, как чтут в газете

твой грабеж больших размеров?

Каково ползучим гадам

вечно лежа и ни разу,

ковыряя носом падаль,

не надеть противогаза?

Каково на свете людям —

мы и спрашивать не будем.

СЛЕЗЫ ЖЕНСКИЕ

Защитный рюкзак за спиной,

и ноги — в сапожной резине...

Любимая женщина — мной —

завязла в болотной трясине.

На небе — звезды не найдешь...

Вода в сапогах леденела.

Клешнями сграбастала дрожь

красивое женское тело.

А в небе летел самолет,

двукрылый трещал «кукурузник

Не знал, вероятно, пилот,

что ниже — в Советском Союзе —

в болоте,

с душой, с рюкзаком,

с любовью, с банкой консервов,

с раскусанным в кровь языком,

с разорванной пряжею нервов,

в зловонном болоте — жива! —

еще бесподобна и зряча,

торчала, крича, голова,

впервые... естественно плача!

А землю трогает снежок

и все не тает... А пора бы!

За щеки вставив пирожок,

идут смышленые прорабы.

Они задумали завод,

они поднять его решили

среди пружинистых болот,

где до того — лягушки жили.

И просиял небесный свод,

и вздрогнул лес, как от щекотки

... Они задумали завод

по производству белой водки.

Сейчас начнут повелевать,

сейчас закурят для начала.

И наш завод начнет вставать

и озираться одичало!

У СВОЕЙ МОГИЛЫ

В. Топорову

Плита чиста. Могила без названья.

Два лопуха: в ногах и в головах. <