Падший

“Шестьсот тридцать два. Шестьсот тридцать три”.

Двумя пальцами я взял девушку за подбородок и поднял к себе её лицо. Красивое и выразительное, с живыми раскосыми глазами с хитрецой и аккуратными, правильно выделенными губами. Ничего лишнего. Хорошая работа. Внешность её родителям, в отличие от лояльности, удалась очень даже достойно. Алина шумно сглотнула, стараясь не моргать.

“Шестьсот сорок девять”.

Рука её уже вовсю дрожала от тяжести кинжала. Непривыкшие к такому мышцы девушки болезненно сокращались, но изменить положение тела она не смела. Ритуал от неё уже не зависел. Всецело, от этой самой минуты и до самой последней, он зависел только от меня. А я торопиться не желал.

“Шестьсот пятьдесят три”.

Огонь в жаровне посоха-факела был уже близко, я уже видел его, тянул к нему руку. Моё забвение заканчивалось, я возвращался, готовый жрать, совращать, убивать и лгать. Ещё чуть-чуть, совсем немного, всего несколько единиц счёта, и новое тело моё! Я вернусь, чтобы уже никогда не быть уничтоженным! Я - покараю всех, кто ранее вставал у меня на пути! Все семь Семей покорятся моей воле, а затем и сам Князь!

— Тебе назвать моё имя?
– прорычал я с напором.

Вместо ответа девушка, не опуская руки с трясущимся кинжалом, стянула с одного плеча чёрное платье, оголив половину груди. Покорная. Готовая служить.

Вещь.

“Шестьсот пятьдесят девять”.

Я запустил руку под ткань её платья и рванул. Оказавшись полностью нагой, девушка устояла и даже не сменила положения. Достойно похвалы. Юная луна, что вставала на быстро темнеющем небе, высеребрила прерывистые линии по изящной спине. Я хотел, очень хотел, но из-за них пока не мог дотронуться до этой кожи.

“Шестьсот шестьдесят”.

Я коснулся факела. Вырвал его из пепла и поднял перед собою. Мало! Как же мало в нём горит заветного Пламени!.. Нужно больше! Во стократ больше, в тысячу, в сотни тысяч!!!

Я забрал у девушки кинжал и провёл им по дрожащему плечу, затем по полновесной юной груди, избегая защитного пунктира. Я никогда не дам ей полную волю, о нет. Вещь должна служить.

“Шестьсот шестьдесят три”…

— Тебе назвать моё Имя?
– в предвкушении свободы я запрокинул голову.

— А ну-ка, лучше мне его назови, чёртов ублюдок!

И что-то тяжёлое с громким хрустом пробило мою грудь.

Неодолимая сила швырнула меня обратно в серую тёплую вату ничего - смяла, сжала, оглушила и…

— А-а-а-а!
– завопил я, тупо уставившись на торчащий из груди штырь с оперением.
– Мама! Мамочка…

В глаза врезал ослепительно-яркий свет, со всех сторон заорали и забегали люди. Я же сползал спиной по фургону, держа дрожащие руки над арбалетным болтом так, будто бы надумал его от всего этого оградить. В одну-единственную секунду ко мне вернулось всё: и память, и страх, и чёртово желание жить. Я снова был самим собой...

Алину сшибли с колен жестоким пинком в спину. Вообще не церемонясь, на неё навалились две громадные фигуры, сплошь увешанные оружием и разнообразной амуницией. Девушка пронзительно закричала, когда ей с хрустом завернули за спину руки, но крик быстро оборвался - одновременно со смачным тычком головы о землю.

Я хрипел странным людям с оружием, что я здесь, что меня похитили, и что я ранен, но всё без толку. Дыхание быстро стало прерывистым, по животу потекли струйки липкой крови, во рту тоже появилась кровь. Я умирал, исходил жизнью прямо у них под ногами, но до меня никому не было дела!

— Машину убрать!
– вдруг послышался хорошо поставленный командный голос. Женский голос.
– Оцепление снять. Осталось две минуты на всё! Живо-живо-живо!

— Как быть с телом?
– остановился один боец. Алину уже куда-то уволокли.

Надо мною вдруг кто-то склонился. Я не мог разглядеть лица, не позволял слепящий свет прожектора, но запах… Командир отряда вооружённых людей злоупотребляла очень сильными духами…

— По… помогите…

— Хорошее попадание. Молодец, Сурок.

Когда я понял, что эти люди говорят обо мне, по внутренностям растёкся жуткий холод. Они не собирались помогать! Да ведь это они ранили меня, они меня убили!

— Снаряд забрать, тело оставить здесь, - продолжала сыпать распоряжениями командир.
– Сообщить в органы завтра к обеду, как только закончится дождь. А ну, быстрей, быстрей! Сурок, сколько осталось?..

— Ещё минута двадцать две… минута двадцать одна… - голос из потока света звучал забитый, измученный какой-то - я расслышал это даже сам находясь на грани жизни.

— Ясно, - прервала его командир.
– Гаджет должен остаться при нём, как и вещи. Так, платье. Пусть тоже останется тут. Ложный след не помешает.

— Его заберут… - опять подал едва живой голос невидимый Сурок.

— Они?

— Да.

— Уверен?

— Не… нет…

— Тогда оставим, как я сказала. По машинам!

Я перестал просить ещё полминуты назад. Да уже и не мог. Но когда из груди потянули пробивший лёгкое болт, заорал остатками голоса и взмолился, тщетно пытаясь защититься вялыми руками. Боль была страшной, ненастоящей какой-то и необычной, мне никогда не было так больно, но сознание не спешило покидать меня.

Ничуть не заботясь обо мне, фургон вскоре юзом рванул с места, забросав меня землёй. Пропал слепящий свет и, спустя два моих прерывистых вздоха, я окончательно остался наедине с ночным, полным звёзд, небом. Мыслей не оставалось. Ну что могло быть в голове в такой момент? Звать на помощь? Ползти?

Но совсем скоро я с удивлением и ужасом понял, что снова не один. Совершенно неосмысленно свернувшись в позу эмбриона, я вдруг уткнулся лицом в чей-то громадный ботинок.

— Опоздали, - без малейшего намёка на досаду “посетовал” его обладатель.

— Да, на минуту примерно… - второй голос звучал с акцентом.
– Как они это делают?

— Не знаю. Но работают в последнее время хорошо. Слишком хорошо…

Каким-то дремучим чувством я ощущал, что просить о помощи этих равносильно попытке уговорить медведя не жрать тебя. Я лежал смирно, слушая своё хрипение и их отрывистый диалог, зачем-то стараясь запомнить как можно больше из услышанного. Надеялся выжить?..

— Платье, - сухо констатировал тот, что с акцентом.

— Вижу. Тут была она. Выходит, об Алине можно забыть?