Пагубная любовь

— Ай! — вскричала вдова. — Что это такое!

— Не следует, Жоанинья, смеяться над слабостями ближнего, — отвечал слепец, делая вид, что щипок его — всего лишь дружеская шутка. — Я никогда не хотел жениться, оттого что мое сердце ни вблизи, ни вдали не чувствовало присутствия той, что будет достойна его. И вот я дожил до пятидесяти двух лет, и ни разу оно не билось так, как бьется сейчас. Это со мной впервые, — тут он прижал руку вдовы к левой стороне своей груди, — я впервые полюбил, ибо впервые повстречал женщину, жену, которая будет достойна моей нежности. Что ответит мне на это Текла? Почему не отвечает мне мой обожаемый дар небес? — напирал слепец, в упоении тряся ее руку.

Вдова склонила голову, покорно, ничем не выказывая своих чувств, дала себя обнять и прошептала, слегка задыхаясь:

— Тише едешь — дальше будешь, сеньор Монтейро.

X

Дальнейшее заняло не много времени. Взаимное влечение, которое испытывали жених и невеста, и завет языческого поэта не откладывать наслаждения [133] сократили до последней степени срок, потребный для слияния двух душ. Настоятель собора, в котором они венчались, был добродушен и жизнерадостен: даже этой паре он не преминул сказать слова, которые говорил всем брачующимся: «Через девять месяцев жду здесь вашего первенца». По губам невесты скользнула едва заметная улыбка, долженствовавшая, очевидно, означать смущение; но слепец, уязвленный намеком на бесплодие жены, нахмурился и отвечал:

133

...завет языческого поэта не откладывать наслаждения... — Имеется в виду ода Горация «Лови день...».

— При совершении этого таинства, сеньор настоятель, шутки неуместны.

Настоятель, желая глубиною своих познаний исправить промах, сказал:

— В Священном писании говорится, что Сарра...

— Но я-то не Авраам! [134] — прервал его слепец и отвернулся.

Были воскрешены все радости застолья и задушевных бесед у камина. Дона Текла Монтейро признавалась, что никогда еще не была так счастлива. Слепец, занеженный и обласканный, превосходно чувствовал себя под крылышком у жены. Он наслаждался святою близостью своей подруги, связанной с ним нерасторжимыми узами брака. Обитель его освященной законом страсти источала благоухание патриархальности, идущей об руку с таинством брака, который, по совести говоря, был столь же чист, сколь союзы Иакова и Лии, Руфи и Вооза [135] . Нельзя сказать, чтобы Текла исступленно любила мужа, но зимой она согревала ему постель грелками, по утрам подавала чашку с саго, который готовила собственноручно, равно как и все прочие свои кулинарные шедевры, подлинным же призванием ее были разнообразные мингау [136] .

134

Авраам и Сарра — персонажи из библейской Книги Бытия. Сарра родила сына в глубокой старости.

135

Иаков (Израиль — родоначальник израильского народа) и его первая жена Лия — персонажи библейской Книги Бытия. Супруги Вооз и Руфь — персонажи библейской Книги Руфь.

136

Мингау — сладкая каша из пшенной или маниоковой муки.

Наследство было реализовано Монтейро дешевле его истинной стоимости, но даже и так приданое доны Теклы составило двадцать конто. Часть этих денег он вложил в именьице, расположенное в Алто-Доуро, другую часть потратил на пересмотр проигранных им судебных дел, а то, что еще оставалось, ушло на щедрое угощение его вольнодумных друзей, которые не замедлили объявиться. Женитьба Монтейро, давшая местному обществу такую пищу для разговоров о подлости слепца, в то же время способствовала созданию целого общества, которое использовало его расточительную щедрость. Он легко тратил деньги, никому не отказывал в подаянии и не оправдывался тем, что, мол, меди нет. «Это оправдание, — говаривал он, — имело бы смысл только в том случае, если бы нищие обижались на серебро». Еще он говорил: «Я действительно раздаю милостыню вслепую: я ведь даже не вижу, кто ее получает!» Грустная шутка слепца!

Пинто Монтейро, некогда столь искушенный в разнообразных махинациях, на склоне дней был обманут каким-то прохвостом. Слепца надули: оказалось, что ферма в Алто-Доуро, купленная за шесть конто, заложена в казну, а продавец, предъявив в Порто фальшивые документы, получил деньги, и был таков. Сотрапезники слепца радовались каждому новому удару судьбы, подталкивавшей Монтейро к нищете, люди же, склонные к созерцательности, недоумевали, как это такого негодяя постигла небесная кара. Приходилось, однако, в это верить.

Поразительное явление! Слепец со стоическим бесстрашием и спокойствием сносил все удары, которые так и не смогли пошатнуть его философию. Если он замечал, что жена или сестра плачет, то говорил: «Стыдно плакать, ведь жизнь так коротка! Страдание — это дурной сон, а очнемся мы от него в могиле».

Если же он чувствовал, что тоненькая ниточка христианского смирения готова вот-вот оборваться, то бутылками пил можжевеловую водку и курил до тех пор, пока не падал, сраженный алкоголем и никотином; но иногда, прежде чем впасть в прострацию, он с жаром произносил нелепые речи, в которых неожиданно расцветало ораторское искусство, стяжавшее ему в молодости громкую славу среди завсегдатаев клубов Рио-де-Жанейро. Если на него находил такой стих, он собирался идти в парламент, репетировал речи, которые были так прекрасны, что заслуживали бы похвалы на страницах «Диарио дас Камарас». Иногда он просил жену или сестру, чтобы они рассердили его какой-нибудь репликой «a parte» [137] . Добрую дону Теклу это очень смешило, и она нежно умоляла его лечь — просьба, с которой мы можем обратиться далеко не ко всякому парламентскому оратору.

137

В сторону (ит.).

Подобным образом — и довольно приятно — проходили дни и большая часть ночей в этом шумном доме. Дона Текла опровергла предсказания людей, оплакивавших ее потерянное имущество и предрекавших ей смерть в богадельне, на руках у милосердных старух. Ни часу не грустила эта женщина; за семь лет брака даже крошечное облачко ревности не омрачило ее примерного супружества. Но за семьдесят шестой весной ее жизни последовала суровая зима катаров и подагры, несварений, завалов и колик. В декабре 1861 года смерть вырвала ее из объятий мужа, который впервые в жизни заплакал.

XI

Семь лет холодного одиночества оледенили душу Пинто Монтейро. Двери его дома открывались редко. Все единодушно говорили, что слепец обнищал в третий раз. Так и было — он обнищал, он продал последние драгоценности жены.

Иногда к нему приходила Нарсиза Дикая, садилась за все еще обильный стол своего крестного и утоляла голод. Сестра слепца плакала, сравнивая эту несчастную, опухшую, покрытую багровыми волдырями женщину с красавицей невестой Кустодио да Карвалья, с той изящной амазонкой, из-за которой подрались как-то раз на празднике святого Торквато несколько местных дворян.

Уже давно имевшая отвратительную репутацию, Нарсиза стала печально знаменита как женщина, которая промышляет грабежом — и притом с оружием в руках; это была сущая правда. Больше всего жалоб поступало от тех, кто срывал уже облетевшие цветы ее красоты, а потом отталкивал Нарсизу с грубостью, порожденной отвращением. Нарсиза появлялась перед этими людьми во тьме узких и крутых улочек и направляла в лицо двуствольный пистолет, а они с принужденной улыбкой презрительной жалости бросали ей вырванную силой милостыню. А иногда она влезала в окна знакомых спален и увязывала в узел вещи, словно отбирала свою долю имущества, оставшегося после смерти ее супруга. И перед нею трепетали, как перед настоящей разбойницей, намеренной в крайнем случае дорого продать свою жизнь: из-за шнуровки ее ярко-красного корсажа выглядывала рукоять пистолета, а если она, пробираясь по камешкам через ручей, приподымала юбки, то был виден остро отточенный нож, засунутый за подвязку. Власти тех округов, куда она наведывалась, получили приказ арестовать ее, но Нарсизу спасал страх, который испытывали перед нею кроткие чиновники.

Слепцу была известна злополучная судьба его крестницы, но теперь, когда дело зашло так далеко, советы были бессмысленны, а упреки он обращал к самому себе, ибо это он, заставив девушку покинуть отцовскую лачугу, толкнул ее на пагубный путь безнравственности, это он воспитал ее в неверии и дал ей насладиться всеми преимуществами богатства, это он предоставил ей полную свободу проказничать и озорничать — и тем самым развращаться. Воспоминание об этом стало для слепца дыбой, на которой в продолжение шести последних лет он испытывал неимоверные муки.

Мальчик, бывший у слепца в услужении, рассказывал о том, как однажды сестра Монтейро сказала Нарсизе, что собирается продать два одеяла, потому что больше денег в доме нет, а Нарсиза велела ей не продавать одеяла — она продаст за полцены свой пистолет. Сведениями об иных благородных порывах Нарсизы Дикой я не располагаю.

Вскоре после этого началось мучительное умирание Антонио Жозе Пинто Монтейро. 28 ноября 1868 года в десять часов утра он попросил сестру, чтобы она раскурила ему сигарету и открыла окна, потому что ему жарко и он испытывает какое-то томление. Он приподнялся и сел в кровати, с облегчением вдохнув струю ледяного воздуха, ударившего ему в лицо из открытого окна. Потом он попросил кофе, и, пока сестра варила его, Нарсиза подошла к постели крестного.