Палач и Дрозд

– Вкусно? – спрашивает он.

– Д-да…

– Может, чего-то не хватает?

– М-м-м…

Понятия не имею! Какие, к черту, разговоры, когда внутри меня распирает твердый член, бедра мокнут от влаги, а клитор отчаянно требует ласки?

Я качаю головой. Пусть сам догадывается.

– Закрой глаза. Попробуем еще раз.

Я послушно опускаю веки, и в нос бьют незамеченные прежде запахи свежих ягод. Роуэн ведет краем ложки по губам, оставляя на них сладкий привкус, и я послушно открываю рот.

– Что чувствуешь? – шепчет он мне в шею.

– Сливки. Ваниль. Карамель. Клубника и малина, – отвечаю я, по-прежнему жмурясь.

Такое ощущение, будто я парю, только не за пределами собственного тела, а внутри него – словно во мне появилось неизведанное пространство, которого я прежде не замечала. Я отключаюсь от остального мира, но при этом ощущаю его острее обычного. Малейшие оттенки переживаний в отсутствие посторонних шумов стократно усиливаются.

– Чего не хватает?

– Все на месте… – Я качаю головой. Роуэн успокаивающе ведет ладонью по моему плечу. – Вкус совершенно обычный.

– Ты права, – соглашается он и припадает в долгом поцелуе к моей шее.

Член внутри дергается. Я замечаю каждое движение: и как мужские губы скользят по коже, и как твердая грудь прижимается к моей спине.

– Десерт совершенно обычный, – продолжает он. – Такое крем-брюле подают в любом ресторане города. Ему чего-то не хватает. Нового и уникального.

– Торстен наверняка предложил бы…

– Птичка! – строго говорит Роуэн, предупредительно кусая меня за мочку уха. – Не вздумай заканчивать фразу, иначе я здорово рассержусь.

По-прежнему не открывая глаз, я ухмыляюсь.

– Мне нравится, когда ты сердишься.

– Это сейчас ты так говоришь. Я могу часами находиться внутри тебя, и, полагаю, ты передумаешь, когда спустя долгое время я так и не дам тебе кончить. – Роуэн чуть заметно двигает бедрами в слабом намеке на фрикцию, и я возбуждаюсь сильнее прежнего. – А теперь будь хорошей птичкой и назови первый же фрукт, который приходит в голову. Какой угодно.

Думать у меня нет сил. Я выпаливаю:

– Хурма!

Наступает тишина. Роуэн за моей спиной расслабляется, будто избавившись от скопившегося в нем напряжения.

– Да. Хурма. Отличная идея, любовь моя.

Он вытаскивает из меня член.

Открыв глаза, я поворачиваюсь: Роуэн отходит на шаг, поправляет штаны и застегивает ширинку. Я шумно выдыхаю. В его глазах жар и похоть, но он старательно их сдерживает, тогда как у меня на лице явно написано все, что я о нем думаю.

– Ты говорил, что послушным девочкам полагается награда, – произношу хрипло и очень многозначительно.

Уголок его губ – там, где шрам ярко выделяется на коже, – дергается в улыбке.

– Верно. Полагается. Иди в зал и сядь на свой столик.

– Который из них мой?

– Поймешь.

Я выхожу в тускло освещенный зал и внимательно оглядываю столики вдоль стены. Прикинув расстояние до выходов: центрального, служебного и аварийного возле туалетов, понимаю, какой именно предназначен для меня: тот самый, который находится под вершиной птичьего крыла.

Опустившись на стул, вижу на деревянной столешнице надпись, выведенную курсивом: «Столик для Дрозда». Обведя пальцами каждую букву, осматриваю зал, оценивая здешние интерьеры с нового ракурса. В душе заметно теплеет.

Вскоре негромко хлопает кухонная дверь.

– Кажется, я велел сесть НА столик, – говорит Роуэн, шагая ко мне.

Я кошусь в сторону больших окон, расположенных вдоль фасада. По венам растекается адреналин.

– Как же…

– На столик, Слоан. Живо!

Чувствуя горящий под кожей огонь, я машу рукой в сторону ближайшего окна. Роуэн останавливается рядом, нацепив суровую гримасу, говорящую о том, что он не станет слушать никаких возражений.

Но я все равно не могу молчать:

– Я только что видела, как мимо ресторана шла женщина с пакетами. Вряд ли она обрадуется подобному зрелищу. Да и остальные тоже.

– Разумеется, порадуются. А если и нет, то учти: мне плевать. Хочешь сказать стоп-слово?

– Нет.

Роуэн, приложив руки к поверхности стола, наклоняется ближе, пригвоздив меня к сиденью взглядом.

– Тогда живо на гребаный столик!

Я залезаю на столешницу спиною к окнам. Сердце гулко стучит под кожей. Когда я устраиваюсь удобнее, Роуэн садится на мягкий диван и оказывается прямо передо мной. Я смотрю ему в глаза, ни на миг не отрываясь. Мы не двигаемся. Роуэну очень нравится, что я жду приказов и охотно повинуюсь.

– Задери платье до талии, – велит он.

Глаза у него полны страсти. Делаю, как велено: не спеша подтягиваю подол кверху.

– Раздвинь ноги.

Взгляд Роуэна прикован к моим влажным трусикам, под которыми проступают очертания сережек. Я расставляю бедра как можно шире, насколько позволяет растяжка. Он берет меня под колени и заставляет придвинуться к краю стола.

– Помнишь, что я говорил? – спрашивает Роуэн.

Я киваю.

– Ты собираешься вылизать меня на столике в своем ресторане.

– Угадала, Птичка. Мне не терпится попробовать свой десерт.

Отведя трусики в сторону, Роуэн опускает голову и припадает ко мне ртом.

Он прав. Мимо могут идти люди. Нас могут увидеть в окно. Даже сесть за соседний столик – ему будет плевать. Роуэн вылизывает меня так, словно я самое вкусное лакомство в его жизни. Он уделяет внимание каждой сережке, присасывается к клитору, засовывает в меня язык и стонет. Крепко сжимает мне бедра, оставляя синяки, отчего я распаляюсь еще сильнее.

Если кто-то нас увидит, мне тоже плевать.

Схватив Роуэна за волосы, я прижимаю его к себе, толкаясь навстречу. В ответ слышу горловой рык, и в меня проникают разом два пальца, мгновенно поймав нужный ритм. Я все ближе скатываюсь к развязке. Задница скользит по дереву: Роуэн рывками подается вперед, пожирая меня и телом, и душой.

Я рассыпаюсь на части, выкрикивая его имя и щедро орошая ему лицо и пальцы влагой. Не давая мне времени опомниться, Роуэн стаскивает с меня трусики, бросает их на пол, стягивает с себя брюки вместе с бельем и рывком входит внутрь.